В пасхальную неделю, когда все души должны очиститься, возликовать, во время службы в соборе, столь дорогом сердцу каждого флорентийца, Медичи был вынужден думать о спасении бренного тела. Мелькнула мысль, что это само грешно. Разве не лучше вверить свою судьбу Господу, если он не защитит, то кто же тогда?

«Суди меня, Боже, вступись в тяжбу мою с народом недобрым, от человека лукавого и несправедливого избавь меня…» – звучал голос юного кардинала. Лоренцо подумал о том, от души ли произносит слова этот семнадцатилетний мальчик или же его заставили выучить и говорить по памяти, не вдумываясь?

Нет, в таком месте в пасхальную неделю невозможно служить не от души, не просто грешно, но преступно в высшей степени. К тому же кардинал должен помнить, что во Флоренции не найти места дороже и ценней, чем выстраданный Дуомо – собор Санта-Мария дель Фьоре.

О мессе бы думать, о таинстве, а мысли Лоренцо вернулись к младшему брату. Глупый мальчишка! Сказано же сидеть дома! Только бы не вышел из собора один, только бы не стал и здесь бравировать.

То, что Джулиано в соборе, плохо, это не позволит исчезнуть незаметно, придется подождать, пока брат подойдет, и только потом выбираться.

– Проберись к нему, скажи, что я зову, – попросил Медичи своего телохранителя Андреа Кавальканти.

Тот кивнул:

– Да, милорд.

Как плохо, что с ними нет Паоло, но Лоренцо сам отправил помощника с донной Лукрецией в Кареджи. Медичи вспомнил запасной выход из собора, который ему недавно показал Паоло. Помощник предвидел даже такую ситуацию?

Додумать не успел…

Все произошло, казалось, в одно мгновение.

«Господь да будет в сердце твоем и на устах твоих для достойного и надлежащего благовествования…»

Кардинал начал поднимать вверх облатку, символизирующую тело Христово, чтобы показать освященные хлеб и вино. Высшее торжество мессы, прикосновение верующих не просто к таинству воскресения, но к человеческой сущности Спасителя.

Медичи и их друзья не знали, что это и есть сигнал к нападению.

Первый удар не ожидавшему нападения Джулиано нанес не Пацци, когда Риарио поднял хлеб, символизирующий тело Христово, Бандини коротким движением всадил в спину Медичи кинжал.

Бандини знал свое дело, Джулиано тихо осел, даже не успев вскрикнуть. Этого было достаточно для Джулиано и для самого Бандини, но только не для Пацци. Обезумевший от так долго сдерживаемой ярости Франческо принялся буквально кромсать уже безжизненное тело младшего Медичи.

Только тогда окружавшие их люди начали понимать, что происходит. Последние слова священника потонули в женском визге и воплях ужаса.

Одновременно на плечо Лоренцо легла рука Антонио Маффеи. Великолепный обернулся и с трудом избежал гибели. Тело среагировало на возникшую опасность правильно, сказались физические упражнения – Лоренцо невольно качнулся вправо, прикрываясь плащом и уклоняясь от блеснувшего острия клинка. Удар пришелся в шею, однако клинок лишь рассек кожу за ухом. Из раны хлынула кровь, но Лоренцо не заметил ни крови, ни боли.

Визжали женщины, что-то кричали мужчины, плакали от страха дети, но все перекрывал яростный рык обезумевшего Франческо Пацци.

Бледный как смерть юный кардинал Риарио прервал службу и стоял, прижимая дрожащие руки к груди, с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он знал, что это произойдет, знал когда, ждал этого, но, когда началось, оказалось куда страшнее, чем предполагал. Другой, более мудрый и мужественный, попытался бы остановить убийц, если не Франческо Пацци, его уже бесполезно, то хотя нападавших на Лоренцо. Но кардинал не мог произнести ни звука, не мог даже пошевелиться.

Якопо Браччолини забеспокоился – архиепископ должен был позвать сразу, но шли минута за минутой, а сигнала не было.

– Вы пятеро за мной! – приказал он. – Если будет шум, остальные врываются тоже.

На площади уже собирались любопытные как сторонники Медичи, так и люди Пацци. Привлекать внимание пока рано, неизвестно, что там в соборе…

Его и еще пятерых пропустили, а вот остальным охрана, осознавшая опасность, дала бой у входа.

Браччолини метнулся наверх в коридор, откуда уже доносился шум – это люди архиепископа пытались выбить запертую дверь. Там Якопо сразу наткнулся на Петруччи, к которому спешили привлеченные криками приоры и слуги.

Против вооруженного Браччолини у безоружного гонфалоньера устоять шансов мало, но Петруччи человек не робкого десятка и весьма находчив. Он растерянно развел руками, кивая заговорщику на дверь:

– Архиепископ нечаянно захлопнул…

Более идиотскую ситуацию придумать трудно – заговорщики заперли сами себя?

Якопо шагнул к закрытой двери:

– Ваше преосвя…

Договорить не успел. У гонфалоньера не было оружия, но были смекалка и ловкость. В следующее мгновение в его руке оказалась прядь волос злоумышленника, невольно откинувшегося назад и потерявшего равновесие. Слуги бросились на помощь к Петруччи, который не просто свалил Браччолини, но и принялся таскать того за волосы по полу. Гонфалоньера скрутили.

Теперь предстояло отбиться от тех пяти, что пришли вместе с ним. В ход пошли кухонные ножи прибежавших слуг, против шпаг нападавших прекрасно подошли вертела и кочерга от камина, а также подсвечники и все, что можно метнуть. Но главное – приоры и слуги знали о закрывающихся дверях, а нападавшие нет.

И все равно надежды отстоять Синьорию не было, слишком мало защитников, слишком много штурмующих.

Петруччи подозвал парнишку-слугу:

– Пробивайся наверх и звони в колокол. Набат, чтобы вся Флоренция слышала.

– Да, мессир.

Тяжелая задача, если дверь на лестницу трещала под напором осаждавших, а другого хода не было. Саму дверь забаррикадировали всеми скамьями и столами, которые смогли подтащить, хотя понимали, что это ненадолго. Если мальчишке не удастся поднять народ, то Синьорию не отстоять.

– А с этими что делать? – кивнул кто-то на по-прежнему бившихся в дверь канцелярии людей Сальвиати.

– Приготовьтесь.

Петруччи достал большую связку ключей и…

Все трое злоумышленников, разом навалившиеся на дверь, чтобы сокрушить ее, вылетели в коридор, когда та вдруг распахнулась. Вылетели прямо под ноги поджидавших слуг и приоров. И были немедленно убиты.

– Выбросить из окон на площадь, чтобы люди поняли, что здесь бой.

Трупы немедленно были перекинуты через подоконник той самой комнаты канцелярии, выйти из которой так старались несколько минут назад.

Петруччи прислушался. Колокол молчал. Неужели до него не удалось добраться? В пылу боя он не представлял, сколько времени прошло, но казалось, что вечность.

– Архиепископа куда? И этого? – слуга от души пнул ногой Браччолини. Тот зарычал от ярости. Вооруженному оказаться связанным безоружными?!.