Второму монаху-убийце удалось незамеченным перебраться в баптистерий напротив Дуомо и укрыться там. Позже оттуда вытащили и его, расправа тоже была жестокой.

А над городом плыл низкий голос «Коровы».

Шарахнувшись от увиденного, Якопо направил коня в сторону Синьории. Это была последняя надежда, там вооруженные люди, там возможна победа. В глубине души он уже понимал, что все провалилось, но где-то внутри еще теплилась надежда, что наемники, во множестве наводнившие Флоренцию, справятся с горожанами. Во главе наемников из Перуджи его собственные родственники из ветви Грациани, они довольно толковы, привели три десятка своих людей, не могут не справиться.

Выскочив на площадь перед Синьорией, он сразу увидел болтающегося в петле Браччолини и толпу горожан, осаждавших наемников, теперь уже зажатых между теми, кто внутри, и людьми с площади.

Якопо вспомнил слова, которые сам сказал Монтесекко: толпа способна пойти за тем, кто сумеет позвать ее. Его отодвинули от заговора, посчитав помехой? Но сейчас он единственный, кто мог спасти положение, повести за собой эту толпу, но уже не против Медичи, а против наемников! Увлечь и завтра стать героем Флоренции. И неважно, что Лоренцо Медичи выжил, сегодня все в свои руки возьмет он, Якопо Пацци, и пусть завтра Великолепный попробует его в чем-то обвинить.

– Свобода! Свобода!

Он отмежевался от племянника-неудачника, от остальных заговорщиков, не выступал против Медичи, Якопо кричал просто «Свобода!», надеясь быть поддержанным толпой, чтобы повести ее за собой.

Его увидели и даже услышали в этом шуме и гуле.

Толпа неразумна? Возможно, но сейчас она поняла все как надо.

– Палле!

– Пацци убили Медичи!

– Предатели!

– Убийцы!

И снова:

– Палле! Палле!

В неудавшегося народного трибуна полетели камни, да столь увесистые, что лошадь под ним взвилась на дыбы, еле удержал.

Из сопровождавших его всадников часть оказалась оттеснена толпой, другие предпочли не ввязываться в бучу, третьи просто бежали. Наемники могут воевать против наемников, могут подавлять бунт, но, когда в городе происходит непонятно что, ввязываться действительно не стоит.

А из окон Палаццо Веккьо полетели уже трупы Грациани и их людей.

Вот теперь сомнений не оставалось – пора уносить ноги, пока не растерзали.

Куда, к Риарио? Но папскому сыну он не нужен. В Риме делать нечего, там не простят провала, хотя вины в том Якопо Пацци нет.

– В Венецию! – решил Пацци.

Но он быстро сообразил, что на главной дороге, ведущей через Болонью и Феррару, его схватят и вернут во Флоренцию, а потому решил отправиться прямо через горы в сторону Форли, там кондотьер Толентино со своими людьми.

Сторонники Медичи не сообразили закрыть город, а охранявшие ворота сторонники Пацци пропустили Якопо спокойно. Они не представляли, что творится в городе, один из солдат тревожно поинтересовался:

– Милорд, что происходит?

Пацци крикнул, пришпоривая коня:

– Бегите, глупцы!

Сбежав сначала с площади перед Синьорией, а потом и из города, Якопо Пацци не увидел страшную развязку штурма Палаццо Веккьо.

Уже гудел колокол, уже толпа сторонников Медичи штурмовала наемников Грациани, трещали под напором двери, все тонуло в шуме и звоне клинков… Невозмутимым оставался лишь один человек – архиепископ Пизы Франческо Сальвиати. Даже когда повесили его сообщника Браччолини и убили тех, кто пришел к Петруччи вместе с ним самим, Сальвиати оставался спокоен. Его самообладанию стоило позавидовать.

Объяснялось оно просто: архиепископ был уверен, что уж его-то не тронут.

– Я ни в чем не виновен. Я действительно принес гонфалоньеру письмо папы, – твердил архиепископ.

Петруччи прошипел ему в лицо:

– И привели с собой вооруженную толпу?

– Я не знал, что они вооружены.

– Все вы знали!

Один из слуг сообщил, что кричат внизу на площади:

– Джулиано Медичи убили прямо в Дуомо во время службы. А Великолепный спасся!

Случайно глянув на архиепископа, Петруччи усмехнулся – Сальвиати выглядел так, словно у его ног разверзлась адова бездна.

– Что, ваше преосвященство, не ожидали?

Тот опомнился и быстро перекрестился:

– Упокой, господи, их души.

Другой слуга принес менее утешительные новости: первый этаж захвачен наемниками из Перуджи, с улицы их штурмуют флорентийцы, и наемники вот-вот сломают дверь, ведущую на их этаж.

– Что делать, мессир Петруччи? Дверь может не выдержать.

– Нужно возвращаться на самый верх, будем защищаться, пока сможем.

– А с ним что делать? – кивнул один из приоров на вновь ожившего Сальвиати.

Петруччи ничуть не сомневался в причастности этого самоуверенного холеного гусака в красной мантии к бунту во Флоренции. Сам Петруччо пережил бунт в Прадо и знал, что это такое. А этот… думает, что сутана защитит его от справедливого гнева гонфалоньера? Как бы не так!

– Повесить!

– Что?! – этот вопрос задали в два голоса и слуга, и сам Сальвиати.

– Я сказал, повесить рядом с Браччолини! И побыстрей.

И тут архиепископ взвыл. Нет, он не орал благим матом и не изрыгал проклятия на головы своих палачей, он верещал визгливым голосом, словно рыночная торговка, обнаружившая, что у нее украли пару яблок. Сальвиати отбивался ногами почище Браччолини, когда того тащили к окну, он кусался, брыкался, дергался в разные стороны, борясь за свою жизнь. Четверо слуг с трудом справлялись.

И уже с петлей на шее на самом краю подоконника все же выкрикнул проклятие.

Слуга с силой толкнул Сальвиати вниз со словами:

– Гори в аду!

Толпа внизу, увидев повешенного архиепископа, ахнула. Но это оказалось не все.

Ноги Сальвиати судорожно задергались, пытаясь найти опору, от этого и от сильного толчка, сбросившего его с подоконника, тело архиепископа начало раскачиваться наподобие колокола. И в момент, когда он столкнулся с трупом Браччолини, в последней предсмертной судороге бессильной злобы и ненависти Сальвиати… вцепился зубами в плечо Якопо Браччолини! Да так сильно, что даже много позже, когда сняли трупы, зубы архиепископа не смогли оторвать от плеча его подельника.

На возбужденную толпу подобные сцены действуют как красная тряпка на быка, Петруччи и приорам не пришлось отражать следующий натиск наемников с первого этажа, через четверть часа с ними было покончено. Причем в буквальном смысле. Толпа растерзала всех до единого, разорвала в клочья!

Во Флоренции сотню лет не было бунтов, бывали, конечно, заговоры, но, с тех пор как к власти пришли Медичи, они умели либо вовремя эти заговоры подавлять, либо вовсе раскрывать раньше, чем те окрепнут. И все равно, выявленных заговорщиков не рвали на части и не вешали десятками. Вешали только убийц по приговору Синьории.