шерсти облегали ее подтянутую пилатесом фигуру так, словно были сшиты на заказ (что, скорее всего, так и было). На безымянном пальце сверкал бриллиант в четыре карата.

Это было то самое кольцо, с которым Бентли сделал мне предложение.

Кислота захлестнула мое нутро, но я с презрением встретила взгляд Джорджии.

— Пен и есть семья, — сказала я. — Ей тогда было четыре года. Она не должна нести ответственность за неверные решения, принятые взрослыми в ее жизни.

— Пенелопа — Кенсингтон, — холодно сказала Кэролайн. — Ты больше не Кенсингтон ни по какому признаку, кроме имени, а значит, она не твоя семья. У тебя нет права находиться здесь.

— Сильно сказано человеком, который половину времени притворяется, что ее не существует. — Я ответила на ее взгляд прохладной улыбкой. — Не задерживайся, Кэролайн, а то люди могут принять тебя за настоящую мать.

— Ты маленькая…

— Кэролайн, — мой отец положил руку на ее руку, сдерживая ее. — Не надо.

Мачеха глубоко вздохнула и потрогала нить бриллиантов на шее. Ее взгляд не ослабел, но она и не закончила свою атаку.

Джордж повернулся ко мне, выражение его лица не поддавалось прочтению, и кусочки моей бравады растаяли, как железо, брошенное в огонь.

Это была наша первая встреча лицом к лицу после разрыва отношений. Если встреча с Бентли была сродни попаданию под грузовик, то встреча с отцом была похожа на ловушку в песках времени. Каждый сдвиг песчинок вызывал воспоминания.

Тембр его голоса, когда на мой седьмой день рождения мы гуляли по зоопарку Центрального парка и он показывал мне разных животных.

Гордая улыбка на его лице, когда меня представляли на балу дебютанток.

Шок, когда я сказала ему, что открываю свою собственную PR-компанию, а не остепеняюсь и не буду рожать детей, как «должна».

Защита, когда я обвинила Джорджию и Бентли в том, что они спят вместе за моей спиной, ярость, когда я отказалась «принять их отношения» и дать им свое благословение, и, наконец, абсолютный холод, когда он предъявил мне свой ультиматум.

Если ты выйдешь за эту дверь, то назад уже не вернешься.

Груз нашей истории сдавил мне легкие. Эмоции нахлынули на меня, смешав старый гнев и свежую ностальгию, и мне потребовалось все самообладание, чтобы не убежать, как трусиха, которой я не являлась и гордилась этим.

Я много лет представляла себе, какой будет наша первая встреча после разлуки. Все варьировалось от игнорирования друг друга (наиболее правдоподобно) до слезливого, радостного воссоединения (наименее правдоподобно).

Столкновение возле больничной палаты моей сестры после того, как она чуть не умерла, было настолько неправдоподобным, что полностью выходило за рамки этого диапазона.

— Слоан. — Мой отец мог бы с таким же успехом разговаривать со своим водителем, так холоден он был. — Как ты узнала, что Пенелопа здесь?

Горькая пилюля разочарования раскололась у меня на языке. Чего я ожидала? Объятий?

— Я… — я заставила себя не смотреть на Рею. — Я получила сообщение от Энни.

Мне было неловко подставлять её, но она уже была уволена. А Рея — нет, и она была нужна Пен.

К тому же я сомневаюсь, что моя семья станет проверять Энни. Как только они кого-то увольняли, этот человек для них не существовал.

Кэролайн прищурилась.

— Ты никогда не встречалась с этой женщиной.

— Насколько тебе известно. — Я изогнула одну бровь. — Иначе как бы я узнала, кто она?

— Пенелопа могла бы тебе рассказать.

— Могла. Но не сказала.

— Это смешно. — Мачеха перевела взгляд на отца. — Джордж, выгони ее. Она перестала быть Кенсингтон в тот день, когда унизила эту семью, покинув ее… Боже мой, сколько сплетен мне пришлось вытерпеть на благотворительных встречах после этого, и она…

— Вы не можете меня выгнать, — огрызнулась я. — Это государственная собственность. Больница вам не принадлежит, сколько бы денег вы ей ни пожертвовали.

— Возможно, и нет, но мы можем засудить тебя за ложь персоналу больницы и вторжение в частное семейное дело.

— Вы, конечно, можете попытаться. Я…

— Хватит! — прогремел мой отец. Мы с Кэролайн погрузились в мятежное молчание. — Сейчас не время и не место для разборок.

Он перевел на меня всю силу своего сурового взгляда.

— Слоан, юридически ты — Кенсингтон, — сказал он. — Но ты отказалась от всех прав на участие в жизни этой семьи в тот день, когда вышла из моего кабинета. В это входят контакты с Пенелопой в любом виде и форме. Я ясно дал это понять.

Мои ногти впились в ладонь.

— Она ребенок, и ей нужен кто-то, кто…

— То, что ей нужно, тебя не касается. Ты имеешь не больше прав на ее благополучие, чем незнакомец на улице. — Разочарование омрачило его лицо. — Мы могли бы решить эту проблему. Я дал тебе возможность исправиться, а ты ее проигнорировала. Тебе придется пожинать последствия.

Его отказ обрушился на меня, как лезвие топора, лишив меня дара речи.

Внутри меня бушевала буря, но, как всегда, в ней не было ни звука, ни ярости. Ни дождя, ни слез. Только бесконечное, непрекращающееся давление, которое жаждало высвобождения, но его не было.

— Рея, иди в комнату Пенелопы и оставайся там, — сказал он. — Если кто-то, кроме меня, Кэролайн, Джорджии, Бентли или персонала больницы, попытается войти, вызови охрану и немедленно сообщи мне.

— Да, мистер Кенсингтон, — тихо сказала она. Она бросила на меня обеспокоенный взгляд, после чего поспешила мимо и скрылась в комнате. — Врач говорит, что Пенелопа в порядке и ей ничего не угрожает, — сказал мой отец Джорджии и Бентли. — Оставайтесь, если хотите. Я возвращаюсь в офис.

— А я встречаюсь с Баффи Дарлингтон в «Плазе», — Кэролайн поплотнее закуталась в пальто. — Нам нужно спланировать закрытый аукцион.

Ни один из них не признал меня и не проверил Пен, когда они уходили. Я не была удивлена, что они проигнорировали меня, но то, как они прошли мимо Пен, вывело меня из себя. Наверное, этого следовало ожидать: их стиль воспитания лучше всего описывала фраза «сделать самый минимум». Моя кровь гудела.