Конни зажмурилась, стараясь расставить мысли по полочкам.

– Это же первоисточник, – сказала она.

– И что с того, что первоисточник? Это безумие!

Конни Гудвин выпрямилась, намереваясь возразить подруге. Лиз была не из тех, кто намеренно избегал правды. Однако Конни не смогла заглушить собственное чувство отвращения, которое тоже испытывала. К горлу подкатил комок. Она вдруг ощутила прогорклый запах, словно за яркими лампами и чистотой музея на самом деле скрывалась гниющая древесина.

– Слушай… – Лиз дотронулась до плеча подруги. – Не ты ли рассказывала, что женщины, осужденные за ведовство, как правило, считались в обществе изгоями?

– Да, – подтвердила Конни. – Они были нищими. Часто имели мало детей. Или…

– Или были опасны, – закончила Лиз.

Конни посмотрела на серьезное лицо подруги: та определенно не шутила.

– Давай-ка воспользуемся принципом бритвы Оккама. Скажи, здравомыслящий человек способен написать подобное?

– Но мы не можем так… – хотела возразить Конни.

– Да-да. Мы не можем примерять современные психоаналитические типы на умерших людей, поскольку нам неизвестна их «я-концепция»… бла-бла-бла, – взмахнула рукой Лиз. – А теперь давай серьезно. Мог ли такое написать психически здоровый человек?

Конни закусила щеку.

– Я не знаю.

– Ладно. – Лиз поднялась и направилась к своему столу. – Разбирайся сама.

Она склонилась над столешницей, повернувшись к подруге спиной, и щелкнула мышкой, чтобы разбудить компьютер.

– Куда ты?

– Послушай, – произнесла Лиз, не оборачиваясь. – Ты знаешь, я люблю тебя.

Конни неуверенно поднялась на ноги.

– Что-то подсказывает мне, что дальше ты скажешь: «но…».

– У меня еще столько дел, которые нужно завершить до конца рабочего дня…

– Ты не посмотришь конверт?

– Хочешь честно? – Лиз развернула и глянула на Конни. – Мне не по себе от этого всего.

Конни снова расправила лист с жутким списком и сложила его еще раз – аккуратно, квадратиками, как он и был свернут, обернула вокруг него веревку с сургучом и убрала разрезанный конверт обратно в манильскую папку.

– Прости, – сказала Лиз. – Но это правда чересчур. Меня подташнивает.

Конни стояла, пытаясь придумать, что бы такого сказать подруге, дабы побудить ту помочь. Чтобы Лиз поняла, как это для нее важно. Не для работы, а вообще, для ее жизни. Для их с Сэмом жизни. Для жизни пока что незнакомого ей существа, которое зарождается внутри нее. Нужно сказать Лиз то, что напугает ее так же, как и Конни.

Но она ничего не могла придумать.

Лиз смотрела перед собой и ждала, когда подруга уйдет, но та все никак не уходила. Тогда Дауэрс поднялась и, сняв с полки коробку, опустила ее на рабочий стол.

– Во всяком случае, – сказала Лиз. – Тебе точно не следует таскать эти вещи в манильской папке. От одной мысли об этом я близка к сердечному приступу.

Она порылась в коробке и извлекла маленький чистый бескислотный конверт для архивных документов. По размеру он идеально подходил для хранения странных посланий Темперанс.

Когда Конни достала сложенный лист, чтобы переселить его в архивный конверт, то заметила, что размытая строка на самом деле была написана с противоположной стороны, а с внутренней лишь просвечивалась.

Она была написана тем же витиеватым почерком, что и список:

Нельзя сотворить в одиночку.

Кембридж. Массачусетс

Конец апреля

2000

Потупив взгляд, Конни заторопилась из кабинета Лиз в библиотеку Уайденера. Сумка с секретным содержимым била по боку. Вишня у библиотеки Хоутона зацвела розовыми цветами. В полуденном воздухе царила весенняя нежность. Солнечные лучики пробивались сквозь листву деревьев, окрашенную пыльцой в желто-оранжевый цвет, кругом разлилась тишина, что овладевала студенческими кампусами в конце семестров. Конни глянула на часы: до закрытия библиотеки еще три часа. Хватит для того, чтобы разобраться, что же все-таки имела в виду Темперанс. Многие слова были понятны и, по крайней мере, были английскими. Белена… Снова эта белена. Шафран. Листья тополя. Лапчатка. Многое из этого можно найти прямо в саду дома на Милк-стрит.

И все же кое-что оставалось загадкой. Что значит smallage? Может, это намек на то, что ингредиенты необходимо брать в малом количестве? От английского слова small – маленький? Может, Темперанс придерживалась некоего гомеопатического подхода и использовала действующие вещества по минимуму? Вероятно. Однако все равно оставалось еще много неясностей.

Тот же опиум. Ничего загадочного в нем нет, но в наши дни раздобыть его не так-то просто.

А что означают эти цифры на полях слева? И как перевести пару латинских названий, если даже специалист по Средневековью не смогла назвать их с ходу? Очевидно, эти слова довольно редкие. Но латынь – не самое страшное.

Жир вырытых из могил детей. Волосы на затылке Конни встали дыбом, а по рукам словно побежали пауки.

Может, Темперанс имела в виду что-то другое? А как еще? Речь о какой-нибудь траве или цветке… Может, о мандрагоре? Корень мандрагоры поразительно схож с телом маленького человека, поэтому в Средние века люди верили, что, если выдернуть его из земли, он закричит. Возможно, «вырытые из могилы дети» – это молодые корни мандрагоры.

Теория хорошая, только вот мандрагора упоминается в этом списке выше. Какой смысл вписывать ее дважды?

– Конни! – окликнул ее чей-то голос. Она ссутулилась и пошла быстрее, надеясь, что обращались все же не к ней. – Конни Гудвин!

Проклятье! Она развернулась и увидела бледное от усталости лицо Томаса.

– Ох! Здравствуйте. – Конни машинально переместила сумку вперед и накрыла ее руками.

– Здравствуйте, профессор! Вы не отвечаете на мои письма. – Томас поправил очки пальцем.

– Ах, извините, Томас.

– Ну и? – Молодой человек многозначительно посмотрел на Конни.

– Вы о чем?

Томас зашагал рядом, держа руки в карманах штанов расцветки хаки. Его левое ухо было малиновым. Только левое.

– Вы согласны?

– Согласна на что? – Конни пришла в замешательство и начала терять терпение.

Ее и без того завалили письмами студенты, которые недавно получили назад свои работы и вдруг решили вспомнить математику и подсчитать, сколько баллов нужно добрать, чтобы за семестр вышло «отлично». Все эти вопросы… А будет ли пересдача? А можно ли заработать дополнительные баллы? А оспорить результат? В отчаянии Конни включила автоответчик и не проверяла почту уже несколько дней. Каждый семестр одно и то же. Сколько бы она ни убеждала студентов, что отметка «хорошо» – не катастрофа, что та никак не повлияет на их дальнейшую счастливую и успешную жизнь, не помешает иметь красивые дома, собак и любящих супругов и в скором времени все эти незначительные победы потеряют для них всякое значение… количество писем в конце семестров не переставало поражать.