– Быть может, потому что она покрывает нос младенца, – ответила Грейс. – Или сдерживает воды… Не знаю. Сложно сказать. Но среди моряков повелось, будто плацента оберегает их от смерти.

Конни достала из сумки конверт, который дала ей Лиз, раскрыла его, придерживая трубку подбородком, и вынула из него еще один, найденный в тайнике Темперанс.

Тот самый неподписанный конверт. Разрезанный напополам. Словно его содержимое было использовано наполовину.

Тот, от которого исходил странный неприятный запах.

– Констанс, ты ничего не хочешь мне рассказать?

Конни лишь порывисто выдохнула.

– Ладно, не отвечай.

– Почему? – пришла в замешательство она.

– Ты, очевидно, не готова об этом говорить, – пояснила Грейс. – Я вижу это по цвету вокруг тебя. Ничего. Я подожду.

Конни зажала переносицу. Говоря о цвете, Грейс имела в виду ауру дочери. Не румянец и не блеск глаз, а невидимую оболочку, которую Грейс, как она считала, могла видеть. Что ж, на этот раз она ошиблась.

– Я нашла рецепт заговора шторма, оставленный Темперанс, – спокойно ответила Конни. – Она спрятала его в тайнике за портретом. Рецепт довольно длинный и непонятный, но я думаю… Я уверена, что Темперанс это удалось. Темперанс Хоббс не пришлось выбирать. Муж ее пережил. – Она тяжело сглотнула. – Пережил ее до неприличия и умер в сто десять лет. В сто десять!

До Конни по проводам долетел тяжелый вздох.

– Дочь, – осторожно произнесла Грейс. – Ты точно знаешь, что делаешь?

– Что ты имеешь в виду?

Воздух в телефонной будке стал густым и теплым, к тому же Конни стояла там прямо в пальто. Ее плечо оттягивала сумка, и спина содрогнулась в знак протеста. Конни перенесла вес тела с одной ноги на другую и пошевелила затекшими пальцами в ботинках.

– Все в порядке, – неспешно ответила Грейс. – Но я хочу, чтобы ты подумала.

– Тут не о чем думать.

– Подумай, чего это может стоить, – продолжала настаивать мать. – Понимаешь… Такие сильные вещи… Часто они имеют последствия. И последствия эти трудно предугадать.

Грейс имеет в виду боль? Но Конни уже знакома с ней.

– Ничего страшного, – решительно ответила она. – Я ко всему готова. Я не боюсь.

– Пока нет.

В стеклянную дверь заколотил кулак. Конни кивнула охраннику, который прокричал ей:

– Мисс, закругляйтесь! Библиотека закрыта!

Она подняла вверх палец, показывая, что ей осталась одна минута, но охранник не сдавался.

– Сейчас же! – выкрикнул он и ушел.

– Библиотека закрывается, мама. Люблю тебя, – сказала Конни, устремив взгляд во мрак коридора.

– Скоро, дочка, скоро… – сказала на прощание Грейс.

Кембридж. Массачусетс

Конец апреля

2000

На следующее утро Конни стояла посреди кухни своего скромного жилища с чашкой кофе в руке и глядела в пустоту.

– Все в порядке? – Сэм взбил пару яиц вилкой и вылил их на раскаленную сковороду. – Не пойми меня неправильно, но выглядишь ты неважно.

Конни почесала глаз кончиком пальца и почувствовала, что под ним образовалась припухлость. Последнее время она стала спать хуже. Когда Сэм гасил прикроватную лампу, Конни еще долго разглядывала ионики на потолке и слушала звуки «зеленого монстра»: приглушенные голоса за гипсовыми стенами; шаги на лестнице; шум шагов болтающей с кем-то по телефону Сары, ввалившейся в квартиру и врезавшуюся в их кухонную стену; биты рэп-музыки; громкие голоса старшекурсников на Массачусетс-авеню. Весь этот гомон, стук и бренчание, наполнявшие здание и окружавшие его, составляли часть повседневной жизни, но почему-то именно сейчас Конни стала заострять на них внимание.

– Благодарю. – Конни потянула из кружки еле теплый кофе без кофеина. – Боже, как же я скучаю по настоящему кофе!

Сэм поддел омлет лопаткой и перевернул его. Остатки незапекшегося яйца забрызгали столешницу.

– Сколько учебных дней осталось? – осведомился он и протянул к ней руку, но Конни так и не сдвинулась с места. Тогда Сэм снял с ручки холодильника тряпку и стер брызги.

– Хм… – Конни старалась вспомнить страницы своего ежедневника. – Первого мая последний день. Осталось прочесть одну лекцию.

– Первого мая? Забавно.

Сэм разделил омлет на две части и разложил по тарелкам, одну из которых демонстративно поставил на столешницу рядом с Конни, а вторую взял в руки и принялся есть, прислонившись к раковине.

Конни слегка усмехнулась.

– Ты слишком себя истязаешь, – произнес Сэм с набитым ртом. – И, на мой взгляд, без особой на то причины.

Конни уставилась в чашку с кофе.

– Может, не пойдешь на работу сегодня? – Сэм поставил пустую тарелку на пол, и к ней тут же подбежал Арло, дабы слизать остатки.

– Мне нужно быть в офисе, – возразила Конни.

– Скажи кому надо, пускай связываются с тобой по почте. – Сэм взял тарелку Конни и попробовал сунуть завтрак ей в руки.

На дне чашки Конни остался кофейный осадок. Она задумалась, можно ли читать будущее по кофейной гуще, как по листьям чая.

По правде говоря, сегодня ей не нужно было в офис.

– Но мне необходимо быть на месте.

Сэм взял ее локон, намотал на палец и отпустил.

– Ладно. Только не переутруждайся. – Он положил ладони на плечи Конни и запустил пальцы в ее волосы цвета древесной коры.

– Постараюсь.

– Увидимся вечером, – сказал Сэм и поцеловал Конни в лоб на прощание.

* * *

День выдался мрачным и пасмурным. Мокрые лепестки собирались в водосточных желобах Кембриджа и липли к ботинкам. Конни щурилась, стараясь разглядеть за реками, стекающими по лобовому стеклу «вольво», и работающими дворниками знакомые названия улиц. На пассажирском сидении смятой кучей лежала карта. Конни взяла ее и прижала к рулю вверх тормашками. Затем перевернула.

Рядом с картой ехал небольшой букет желтых и белых тюльпанов.

Она заблудилась. Конни точно знала, что искомое место находится в Белмонте – тихом профессорском городке близ Кембриджа с домами с заостренными крышами и глухими окнами с видом на автомобили незнакомых марок. Где-то в глубине этого лесистого анклава затаившейся роскоши, в лабиринте мощеных булыжником дорожек, среди зарослей живокости, сирени и зеленых лужаек, в конце извилистого пути, в окружении каштановых деревьев, что осенью загорались оранжевым пламенем, раскинулся комплекс желто-белых, похожих на свадебные пироги, зданий, где обрели дом выжившие из ума члены интеллектуальной элиты.