Она остановилась у большого зеркала, висящего на шкафу. Сначала она постояла на расстоянии вытянутой руки, потом приблизила лицо буквально на считанные сантиметры от зеркала, чтобы рассмотреть лицо. Широкие скулы. Розовые губы бантиком. Длинные черные ресницы. Она смотрела и смотрела, пока не пришлось признать, что она уже даже не может сказать, что пытается разглядеть. И новое лицо, и старое – оба они казались одинаково чужими и в то же время одинаково привычными. Было совершенно невозможно понять, меняется ли ее внешний вид, и она с отвращением отвернулась от зеркала.

Ее миндалевидные глаза наполнились слезами. Она сделала большой глоток янтарного чая, но совсем не почувствовала вкуса. Если сначала ее план казался ей поиском иголки в стоге сена, то чем больше деталей становилось по местам, тем больше уверенности она обретала. Она горестно вздохнула. «Я думала, что делаю невозможное реальным. Но на самом деле мне просто везло». Она тяжело опустилась на кровать, желая, чтобы мягкий матрас проглотил ее целиком, и свернулась калачиком.

С Анной у нее теперь ничего не выйдет. Ни за что она не станет доверять постороннему человеку больше, чем тем, на кого рассчитывала всю свою сознательную жизнь. Никто бы не пошел на такое, хотя бы не обсудив со своей названой семьей обвинения в их адрес, тем более, при такой степени эмоциональной привязанности.

«Лучше бы я ее вообще не находила», – подумала она, уткнувшись лицом в накрахмаленную наволочку. Лучше бы она попытала счастья и начала с чистого листа, что обеспечил ей Малкольм, и смирилась с идеей жизни в бегах. После всего пережитого она оказалась там же, где и начала. И чувствовала себя паршивее, чем месяц назад.

Она привстала, выбралась из кровати и щедро отхлебнула чая с бурбоном. Оставаться в Лондоне больше не было смысла. Ничего она здесь больше не добьется. Вытащив свой синий чемодан из шкафа, она стала собирать в него вещи, бросая их охапками.

– Даже поддельной баронессе незачем иметь столько туфель, – сердито бормотала она, безуспешно пытаясь запихнуть черный высокий сапог рядом с его парой. Когда она вылетала из Нью-Йорка, все прекрасно влезало, с другой стороны, она была не так расстроена, когда собирала чемодан в прошлый раз. Всхлипнув, она вытряхнула все на ковер и начала заново, сворачивая и складывая, всовывая каждый предмет со всей осторожностью, на которую хватало внимания, сквозь слезы, которые, наконец, потекли по лицу.

«Значит, возвращаюсь. А потом… потом…» А потом ничего не приходило в голову, признала она с сожалением, граничащим с тошнотой. Ей осталось девять дней в теле Эллы, и она проведет все девять как Элла. А после она снова станет Джейн… Или, вернее, Эмбер Ковальски, или любой другой девушкой из паспортов, которые приготовил для нее Малкольм, пока не добудет для себя новый паспорт.

Ей становилось еще хуже, когда она думала о своем смелом решении остаться в Нью-Йорке, прямо под носом у Линн – она так радовалась иронии в тот момент. Сейчас в таком плане действий Джейн не видела ничего веселого. Это было попросту безрассудно с самого начала. Она почти с наслаждением готова была рисковать собственной шкурой из-за беспочвенной надежды, что она как-то сможет одолеть грозную колдунью, у которой на руках были все козыри. Джейн, сирота, лишь начинающая постигать азы владения собственной магией, не была темной лошадкой, которая вот-вот удивит весь мир и обойдет самого лихого скакуна. Она была самой обыкновенной клячей. Рано или поздно, Линн загнала бы ее и пристрелила.

Джейн осмотрела комнату. Ей ничего не оставалось, как заказать билет на ближайший самолет до Нью-Йорка. Однако она сомневалась, что будут рейсы до утра. А пока придется просто сидеть и ждать. Она снова тяжело опустилась на кровать, потом потянулась за телефоном и позвонила на стойку регистрации. Она сказала администратору с сильным британским акцентом, что выедет из номера утром. Он любезно ответил, что все понял, и повесил трубку, оставив ее слушать гудки.

Джейн осмотрелась в ставшем уже хорошо знакомым гостиничном номере Эллы в «Лоуэлле». Все было на тех же местах, что и в день ее отъезда. Только хрустящие уголки простыней и полное отсутствие пыли указывали на то, что горничные сюда все же заглядывали. Беллман с ничего не выражающим лицом водрузил ее чемодан на тумбу в спальне и скрылся прежде, чем Джейн вспомнила, что за такие вещи в Америке принято давать на чай.

Она вздохнула, открыла свой золотой Vertu и легко нажала на керамическую кнопку включения. Когда экран телефона ожил, она с удивлением обнаружила, что ее ждут три новых голосовых сообщения, первое – более чем двухдневной давности. Увидев дату, она поняла, что, купив новехонький телефон, совсем забыла подключить международный роуминг. Она покачала головой и набрала номер голосовой почты, надеясь, что не пропустила ничего срочного. Одно сообщение было от Элоди (которая как раз позаботилась о роуминге заранее), другие два – от Ди.

«Стоит сразу пойти в квартиру», – подумала Джейн боязливо, слушая первое сообщение. Ди спрашивала, куда пропала Джейн, рассказывала «забавную, ты бы это видела» историю с участием Кейт и кондитерского мешка, снова спрашивала, где она, и повесила трубку. «Как мы отдалились друг от друга. Мне даже в голову не пришло предупредить ее, что я уезжаю из города».

И верно. Она была так вымотана после второго заклинания по поиску Аннетт, а потом так занята с Андре следующим утром, что даже не вспомнила о подруге. Она чуть не бросила слушать почту, чтобы сразу же ей перезвонить, но решила сначала разобраться с оставшимися сообщениями.

– Привет, Элла, – начал низкий голос Ди осторожно, как и все время, что Джейн находилась в маскировке. – Я не знаю, где ты. Надеюсь, в каком-нибудь хорошем месте. Я только хотела предупредить, что меня не будет на выходных. Родители Харриса пригласили нас к себе в Хэмптонс. Представляешь, всю жизнь прожила в Нью-Йорке, и никогда там не была! Короче, вернусь во вторник, и если ты не объявишься к тому времени, ломаю двери твоего номера и ищу улики. В общем, позвони, ладно?

Джейн повесила трубку и несколько минут просто пялилась на дисплей. За несколько часов, прошедших с ее беспорядочных сборов в Лондоне, ее переживания притупились, осталось только хрупкое онемение, и она вдруг обнаружила, что совершенно не хочет звонить Ди – или не звонить Ди. Она вообще ничего не хотела. Она смирилась с тем фактом, что ее чутье – всего лишь везение, и, казалось, больше нет никакого смысла принимать хоть какие-то решения.

«Я не стану звонить», – решила она наконец, захлопывая телефон. Ди, похоже, прекрасно проводила время, и Джейн не хотела портить ей отдых… Или, если быть до конца честной с собой, слышать о том, насколько у нее все прекрасно.

– И что теперь? – спросила она у пустой комнаты.

Ее голос показался ей чужим и глухим. Джейн никогда не была из числа тех, кто просто плывет по течению, и глубоко внутри нее что-то отчаянно кричало в ответ этой беспомощной слабости, охватившей ее. Она ничего не могла сделать, чтобы исправить весь сотворенный бардак, это было очевидно. Но в глубине души она знала, что точно так же не сможет и просто сидеть сложа руки. Если ее первый план не сработал и она не могла придумать другого, она заставит себя предпринять что-то еще. Хоть что-нибудь.