Она чуть ли не вприпрыжку пустилась прочь из парка. Ей не терпелось все рассказать Ди… и Малкольму.

На следующее утро Джейн сидела на кровати в своем номере и разглядывала атаме Линн. Именно в этой позе, с небольшими вариациями, она провела и весь вчерашний день и вечер, но ей до сих пор не надоело. Тонкое обоюдоострое лезвие было длиной с ладонь Джейн, и его зеркальная поверхность как будто впитывала землистые цвета ее спальни. Ручка атаме была также сделана из серебра, но на этом сходства с кинжалом Мисти заканчивались. Каждый сантиметр рукояти был испещрен непонятными символами и буквами и так потускнел, что лишь местами под почерневшим слоем были видны проблески металла. Он был по-настоящему красив. Но что с ним делать, было совершенно неясно.

Самый очевидный вариант: забрать силу себе. Она помнила, как взяла в руки серебряное кольцо, оставленное ей бабушкой, помнила свою мгновенную уверенность в том, что оно принадлежит ей. Она не сомневалась, что может проделать это снова и впустить в себя магию атаме точно так же, как магию Селин Бойл.

Во многом перспектива была заманчивая. Джейн станет по меньшей мере вдвое могущественнее, чем сейчас. Могущественной настолько, что легко сможет оградиться от неприятеля. Она будет непобедима, или, по меньшей мере, будет чувствовать себя непобедимой, и в этом-то и заключалась проблема такого решения. Магия в кинжале принадлежала Линн, а Линн была – во всяком случае, до того, как рассталась со своей силой – необыкновенно злой и жадной до власти. В книгах о колдовстве Джейн не нашла указаний на то, что магия бывает плохой или хорошей сама по себе, но существование злых ведьм было неоспоримым фактом, и она не хотела рисковать и пускать их жизненные соки по своим венам.

«С кольцом бабушки у меня не было выбора», – напомнила себе она. Там она знала, что кольцо принадлежит ей. А магию Линн она может взять себе волевым решением. И она понятия не имела, какие последствия может повлечь за собой такой шаг. Может, она всего лишь будет самой могущественной ведьмой. Или получится, что Джейн завладела магией, которая принадлежит ей не по праву. Сила сможет изменить своего носителя, и Джейн потеряет способность – или желание – избавиться от чужих чар в этом случае.

И это если еще не касаться вопроса, что может пойти не так вокругнее, завладей она магией Линн. К врожденной силе Джейн уже получила большую дозу бабушкиной магии – даже больше, чем она умела толком использовать. Если она заберет себе еще и силы Линн, она, несомненно, привлечет внимание других практикующих колдуний мира, большинству из которых уже должно быть знакомо имя Джейн Бойл. Вся эта колдовская мощь превратит ее в мишень еще более яркую, чем злодеяния Линн.

Андре и Катрин будут первыми в очереди за ее головой, как только узнают о случившемся, – в этом она не сомневалась. И мысль о безжалостных румынах, преследующих ее по всему земному шару, заставляла ее содрогнуться. Она хотела заставить Линн думать, что Элла провалилась сквозь землю, прикарманив магию Доранов, и то, что Линн догадалась о связи между Эллой и Джейн, было веской причиной не заводить новых врагов своего ускользающего альтер-эго.

Пальцы Джейн сжались на рукоятке. Бесспорно, скрытая в атаме сила искушала ее, но в то же время было и что-то отталкивающее в прикосновении к металлу, и она быстро отпустила кинжал.

Если она не могла присвоить магию Линн, что ей оставалось с ней делать? Отчасти, ее так и подмывало взять и выбросить эту штуку в какую-нибудь канаву, но сама мысль заставляла ее кожу покрыться мурашками. Использовать ее магию было плохой идеей, а уж выпустить ее из-под контроля – и подавно.

«И что мне теперь, таскать ее с собой в сумочке, как чихуахуа? Проклятого чихуахуа?»

Это тоже не походило на идеальный план действий. Бо́льшая часть магического сообщества все равно придет к выводу, что она пользуется магией. Нося нож с собой, она не обезопасит себя и не получит больше способностей в защите. И как только любая ведьма, которая хоть чего-то стоит, окажется на расстоянии нескольких метров от ножа, она сразу же поймет, что за но́шу она таскает с собой. Джейн чувствовала ее через кожу сумки, через половину кровати: нож разъедал ее сны, пока она спала.

Неожиданно, проблеск света показался в конце туннеля. «Я знаю, где спрятать что-то ценное. Что-то тайное».

На дворе было воскресное утро, и все банки были закрыты, но у Джейн был личный номер телефона Джеймса МакДири, для экстренных ситуаций. Если кто и сможет привести ее туда, куда ей требовалось, это был он.

– Первый Трастовый банк Нью-Йорка, – бормотала она, листая глянцевую визитницу. – На пересечении Ректор– и Тринити-стрит.

Час спустя она выходила из банка, чувствуя, что огромный груз свалился с плеч. Как она и подозревала, банковский клерк был только счастлив выручить баронессу… даже если он и не знал, кто она такая. Она убедилась, что так было даже лучше. В этот раз он так и расстилался перед ней, хотя при их первой встрече, когда она выдала себя за сестру Малкольма, что-то заподозрил. «Потому что я забрала единорога», – поняла Джейн, очередной кусочек мозаики встал на место. Когда-то Малкольм, наверное, упомянул, что «личные вещи» в ячейке принадлежали его покойной сестре, а тут вполне себе живая сестра приходит и забирает его. Неудивительно, что он так задергался, посмеялась Джейн.

Выйдя из банка, она пошла прямо, позволяя монотонному гулу улиц Манхэттена успокоить чрезмерную энергию и нервы. Но оказавшись на Хьюстон-стрит, она остановилась как вкопанная.

Она оказалась прямо перед витриной магазина электроники, уставленной телевизорами («Акция! Только на этой неделе!»), и каждый экран транслировал лицо Линн Доран. Джейн забыла, куда шла, когда камера отъехала и рядом с Линн появилась фотография Анны Локсли, похожая на фото из документов или полицейского досье. «Тайна двадцатилетней давности раскрыта!» – гласила подпись. «Возвращение наследницы. Семью переполняет радость».

Последовало множество таких же коротких сенсационных сообщений под разными семейными фотографиями. Похоже, возвращение Анны становилось главной новостью. «Поважнее исчезновения ее брата», – подумала Джейн с невесть откуда взявшейся ревностью, и тут же рассмеялась сама себе. Разве не в этом был замысел? И потом, история в самом деле была невероятная. Половина телевизоров показывала детские фотографии Аннетт. Сначала Джейн подумала, что это снимки из семейного архива Линн, но как минимум пара фотографий была позднего возраста, после того, как Анна оказалась в британском приюте. На других экранах обещали интервью с родственниками. Был даже короткий ролик, где муж Линн держал в руках стакан виски, и слезы стояли у него в глазах.

«Ничего себе, скорость», – Джейн в уме прикинула время полета, разницу в часовых поясах между Нью-Йорком и Лондоном. В конце концов, Джейн спала. А Линн, видимо, не стала тратить время на такие бытовые вещи. Масштаб освещения в СМИ, которое удалось организовать ее бывшему врагу всего за одну ночь, был впечатляющим даже для Доранов. Продолжая свой путь, Джейн обнаружила, что новости о триумфальном возвращении Анны в лоно любящей семьи были везде: телевидение, бегущая строка, даже газеты изловчились подхватить эти новости в момент. «Колдовство какое-то», – подумала она довольно, и с улыбкой стала ловить такси.