рот. Прожевала все, что я туда положил. И даже от креветки не отказалась.

Очень аппетитно ела. Я сам сглотнул голодную слюну. Между прочим, ведь так и не пообедал… А все из-за этого Гриши, чтоб его черти на костре сожгли! Но только после того, как я сам ему ногти спичками погрею!

– И ты теперь никому не хочешь верить? Из-за этого любимчика твоей мамы?

– Нет. Ты неправ. Я не верю конкретно тебе. – Не дал ей закончить фразу. Снова закрыл рот едой. И в себя немного закинул, прямо с ее тарелки. В конце концов, мы с ней столько уже целовались и облизывались, что тарелки делить уже будет несерьезно…

– Я в тебя влюблен, Даша. Что нужно сделать, чтобы ты прекратила сомневаться?

– В окно выйдешь? – Похоже, итальянский ужин, запитый вином, пошел Дашке на пользу: она уже усмехалась хитро, глаза начали поблескивать…

– В окно? В доказательство своей влюбленности?

– Ага. Пойдешь?

Подначивать меня решила, засранка. Хорошо, что догадался вовремя. Иначе бы подавился, нафиг.

– Ну, а почему бы и нет? Если ты меня любить не хочешь, пойду, выкинусь…

Не давая времени, чтобы опомнилась, поднялся со стула и двинул к окошку. Шторы отдернул, распахнул створку…

– Эй, ты что? Совсем с ума сошел, Слава? – Ее глазища, и без того огромные, в ужасе расширялись.

– Сошел, конечно. Ты не хочешь верить в мою любовь. Что еще мне делать? Только покончить с собой…

– Остановись. Я пошутила. – Она еще не решила до конца, стоит ли бояться по-настоящему. А мне до трясучки надо было, чтобы Даша боялась. За меня. Чтобы хоть так ощутила, что может потерять…

Дебил, конечно. Так нормальные люди не делают. Но где нормальность, и где я, который с ума сходит от этой вредины?!

Закинул одну ногу на подоконник, потом вторую…

– Слава! Слезай! Слезай, пожалуйста! Я тебе верю! Честное слово!

Дашка рванула ко мне, на ходу сметая что-то со стола. Хана итальянскому ужину! Передо мной замаячила перспектива снова жрать пельмени…

Пришлось очень хорошо сгруппироваться. Иначе рухнул бы на пол вместе с Дарьей, потянувшей меня за штаны. Успел встать на ноги и удержать ее.

– Ты… Ты… Да как ты мог о таком, вообще, подумать? Даже ради любви нельзя с собой что-то делать! Это же… Это грех, понимаешь, Слава?!

Ужас и злость, страх и возмущение, ярость и обида звучали в ее словах. Даша испугалась за меня. И это было охренительно приятно!

– Грех – это сходить на балкон через окошко? А через дверь, значит, религия позволяет?

Губы девичьи дрогнули. Затряслись. Как у маленького ребенка задрожал подбородок, а глазища моментом наполнились слезами.

– Идиот! Чертов сумасшедший идиот! О чем ты, вообще, думал, Слава?!

Она молотила кулачками по моей груди и всхлипывала. Заставляя ощущать себя реальным дебилом.

– Даш. Прости. Я уже просто не знаю, как тебя убедить в реальности своих чувств.

Пытался улыбаться, чтобы хоть как-то ее подбодрить, но уже и самому как-то стало грустно. Шутка вышла не очень смешная… Скорее, отчаянная, чем веселая.

– А если ты разобьешься и умрешь, какая мне польза будет от этой реальности? Я что с этим делать буду?!

– Ну, я же знал, что там балкон. Максимум, подвернул бы ногу. Ну, сломал бы подоконник… Как я мог убиться, шагнув с высоты в полметра?!

– А я откуда об этом знала? Сам дурак и меня дурой сделаешь!

Ее истерика грозила перейти на новый виток. Кудряшка начала оглядываться по сторонам. Как будто искала что потяжелее: раз я не самоубился, она решила исправить косяк. И приложить к моей голове нечто надежное…

Требовалось очень срочно спасать себя и спасать ситуацию. Подхватил ее на руки. Ожидаемо, получил сопротивление.

– Отпусти меня! Я сейчас уеду отсюда, нафиг! Ни секунды не хочу быть рядом с бессовестным козлом!

– Не дергайся, а то уроню! Тут же весь пол в осколках. Ноги поранишь…

Пара стекляшек, между прочим, и меня кольнула. Оставалось надеяться, что выживу и не помру от заражения крови.

Но это вообще не волновало. Нужно было донести в безопасное место свою самую важную ношу.

– Зачем ты меня притащил сюда? – Ей не понравилось лежать. Уселась на постели и грозно взирала, как я скидываю с покрывала вазы, корзины, букеты, лепестки… – И зачем цветы убираешь? Все, праздник закончен? Пойдем, потребуем деньги за возврат?

В моей обиженной и оскорбленной в лучших чувствах невесте начал просыпаться сарказм. Хороший признак. Значит, первый шок прошел, и пора приступать к восстановительным мероприятиям.

– Цветы нам будут мешать. А деньги за них не возвращают. – Последняя корзина оказалась на полу, а я – рядом с Дарьей. Протянул к ее шее ладонь и ожидаемо получил по рукам.

– Я все равно их сдам! И сама доплачу! Чтобы забрали и подарили каким-нибудь бабулькам на улице!

– Я еще подарю.

– А я не возьму!

– А кто тебя спросит!

Я наступал, она отползала. Неотвратимо, но упорно отодвигалась, пока не уперлась в спинку кровати.

– Ты во всем такой! Никогда меня не спрашиваешь!

– А толку-то? Я спросил – ты ответила. Я сделал, как ты просила. И опять все не так!

– Уйди, дурак! – В меня полетела подушка. Поймал. Вернул на место. – Пригодится еще, не швыряйся!

– Не трогай меня!

– А потом окажется, что опять неправильно понял, да?

Стройные ноги постепенно обнажались, Даша сжимала коленки все плотнее, но разве это меня остановит? Никакого насилия. Только нежность и ласка. И немного щекотки…

– Отстань! – Она успела взвизгнуть до того, как я закрыл ей поцелуем рот.

– Не отстану, Даша. Люблю тебя. Разве можно отстать, когда любишь?

– Иди обратно в свое окно!

Она еще спорила и пыталась увернуться. Но ощутимо таяла под моими руками. Прикрывала веки, вздрагивая под лаской.

– Не пойду. Там холодно. А с тобой – тепло.

– А мне вообще без разницы!

– Не верю, Даша. Я люблю тебя, а ты меня – любишь!

– Нет. – Строптиво мотнула головой, засыпав лицо кудрявыми прядками.

Какая-то невыносимая, почти болезненная нежность проснулась, когда я начал убирать каждую, пряча их за тонкое, почти прозрачное ушко. Даша затихла. Смотрела на меня как олененок – открыто и беспомощно. Разоружая и ломая во мне вообще все.

– Я тебя люблю. А ты уже сама за себя решай. Не буду ни требовать, ни настаивать…

Стало не до разговоров. Нужно было срочно заняться с нею любовью. Не сексом, не развратом, не удовлетворением похоти, а конкретно – любовью.

Дашка старательно делала вид, что ее это все не касается.

Изображала из себя