Ситуация создалась критическая, ибо от успеха переговоров непосредственным образом зависело положение королевства перед лицом постоянной угрозы со стороны Франции. Собственно, в первые дни царствования Елизаветы это была самая большая опасность — всех преследовал, по словам секретаря Тайного совета, страх перед французским королем, «одной ногой упершимся в Кале, другой — в Шотландию». Кале, этот традиционно английский порт, сделался теперь плацдармом для вторжения в страну. Утрата его означала не только удар, нанесенный самолюбию, и ущерб благосостоянию государства, ибо с Кале была напрямую связана торговля шерстью, таким образом терялся и контроль над проливами, отделяющими Англию от континентальной Европы и от Ирландии, что заметно облегчало французам доступ в Шотландию.

А она в последние годы стала настоящей цитаделью французов. Наследовавшая своему отцу Якову V внучатая племянница Генриха VIII (и, стало быть, кузина Елизаветы) Мария Стюарт только что отправилась в Париж, где предстояла ее помолвка с наследником французского престола дофином Франциском. Ее мать, Марию Лотарингскую, бывшую при ней регентшей, со всех сторон окружали французские советники, не говоря уже о французских солдатах. Что за всем этим стоит, ни для кого секрета не составляло: Мария откровенно зарилась на английский престол, и французы-католики были преисполнены решимости оказать ей военную поддержку в выступлении против протестантки Елизаветы, которая в их глазах была еретичкой, да к тому же незаконнорожденной.

Именно поэтому на протяжении всех переговоров Елизавета и Совет то и дело посылали на север курьеров с приказами срочно укреплять пограничные крепости, провести подсчет и оценку состояния орудий, собирать отряды, но только настоящие, дееспособные отряды, а не шумную ораву, наряженную в мундиры, которыми их предводители любят похвастать перед своими соседями и знакомыми. Отправлялись нарочные и во Фландрию — за шлемами, латами, серой, селитрой и всем, что нужно для войны.

Вообще-то Англия сейчас могла бы поискать союзника в лице Филиппа — ныне короля Филиппа, повелителя Испании и ее колоний; мощь этой дружественной державы была для Англии надежной опорой. Но слишком высока цена такого союза — безоговорочное подчинение замыслам Филиппа, и в частности дальнейшее вовлечение Англии в испанские войны. В этом случае стране суждено было превратиться в очередной предмет раздоров между Габсбургами и Валуа, и дом Тюдоров тогда немедленно утратил бы свое былое значение. Выказать Филиппу достойную признательность за его братскую помощь во взаимоотношениях с Францией и в то же время не позволить Испании играть слишком большую роль в английских делах — вот та узкая тропинка, по которой предстояло пройти Елизавете и ее советникам. И от опыта и умелости вождя зависело все, в том числе и упорядочение церковных дел в стране.

Советники, подобранные Елизаветой, служили при дворе еще в царствование ее брата. Большинство из них — протестанты. Явное исключение составлял архиепископ Хит, но и его вскоре сменил Николас Бэкон. Почти все пэры были из семей, лишь недавно вошедших в избранный круг знати (впрочем, исключение составлял Арундел, правоверный католик и наследник старого и славного имени).

Сначала в Совет входили восемнадцать человек; потом это количество было уменьшено на треть. Возглавил его Уильям Сесил, давний приближенный Елизаветы, которого она всегда дарила полным своим доверием. Поговаривали, что и другие советники — тоже близкие новой королеве люди, прежде всего Джон Мейсон, которого Фериа называл ее «главным конфидентом», и дородный Томас Перри, человек, которому Елизавета доверяла с детства, хотя и не всегда он это доверие оправдывал. Все это были видные люди, но только один Сесил сочетал в себе выдающийся ум и способности с тем, что Но- айль называл «присущим ему пониманием своей госпожи». Госпоже этой и ее королевству Сесилу предстояло прослужить долгие сорок лет, и на протяжении всего этого времени он демонстрировал свое особенное, на грани человеческих возможностей, умение вести дела.

Подвижный, энергичный человек примерно сорока лет, Сесил подходил к государственной политике во всех ее мельчайших гранях как к своему личному делу. В качестве секретаря королевского Совета он должен был обладать знаниями о множестве предметов, от внешней и военной политики, тайной разведки до политики внутренней, деятельности церкви и двора. Но Сесилу нужно было знать, и он почти этого добился, буквально обо всем происходящем в Англии — от юга до севера, от запада до востока.

О поразительной работоспособности Сесила свидетельствует уже одно только гигантское количество написанных им документов, меморандумов, писем. В государственной политике Сесил сочетал аккуратность вышколенного клерка с тем, что один историк XIX века назвал склонностью «совать нос в чужие дела». Впрочем, об этом муже можно сказать многое. Он был наделен незаурядным личным обаянием, широко образован, и, наконец, за его спиной был опыт государственной службы, накопленный за время двух последних царствований. А ко всему прочему Сесил обладал замечательной способностью избегать внутренних конфликтов между государственным долгом и религиозным сознанием, конфликтов, в огне которых сгорела в XVI веке не одна карьера.

Не изменяя своей протестантской вере, он сумел сделаться незаменимым помощником и Марии, и Поулу, особенно последнему, хотя оба отлично знали о его близости Елизавете. За несколько дней до смерти кардинал вспомнил о своем друге и соратнике-протестанте и как последний жест благорасположения послал ему красивый серебряный чернильный прибор. В то же время, полагая своим долгом служить царствующей особе независимо от конфессии и проводимого политического курса, Сесил всегда сохранял внутреннюю независимость. На протяжении второй половины правления Марии он с горечью отмечал в дневнике имена тех, кого королева послала на костер за ересь.

С портрета, сделанного в начале царствования Елизаветы, на нас смотрит суровый вельможа в черном, лишь на воротнике заметна какая-то незатейливая вышивка. Брови вразлет, волевой подбородок, проницательный взгляд, вид настороженный и несколько отчужденный — портрет уверенного в себе государственного деятеля. Хоть университеты свои Сесил проходил в атмосфере упадка и разложения двора Эдуарда VI, ему удалось сохранить внутреннюю честность, и личная жизнь его предстает образцом безупречной духовной цельности. Из большого, но скромного дома, который Сесил снимал в Уимблдоне, были видны шпили собора Святого Павла; даров ближайших пастбищ и земель хватало, чтобы удовлетворить потребности восьми членов семьи и двадцати пяти слуг. Но, оставаясь в частной жизни человеком на редкость мягким и покладистым, в делах государственных Сесил обнаруживал неуклонную жесткость, даже безжалостность, и именно эту его двуликость — двуликость Януса — всегда высоко ценила Елизавета.

Ей просто необходим был человек, умеющий находить с людьми общий язык, ибо в планы королевы вовсе не входило передавать власть в руки советников, чтобы те управляли страной от ее имени. Править она собиралась сама, пуская при этом в ход все свое хитроумие, все умение плести интригу, которым овладела в годы правления Марии, когда от этого умения, от способности солгать так, чтобы тебе поверили, зависела сама ее жизнь. Отныне выворачиваться, да и не только выворачиваться, Елизавете с Сесилом придется совместно, и, надо сказать, они отлично дополняли друг друга.