Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незнакомец улыбается:
— А-а, эти. Мои люди тоже встретили их, у самого поворота с большака к церкви. Сейчас развлекаются веселой погоней по дороге в Редон.
Дюваль наклоняет голову, вглядываясь в его лицо.
— А ведь я вас знаю, — говорит он наконец.
Молодой человек улыбается:
— У вас отличная память. Я Федрик, герцог Немурский.
Герцог Немурский!.. Передо мной тотчас оживают уроки сестры Эонетты. Немур — маленькое, но богатое владение. Как и Бретань, оно лишь формально признает над собой французский престол. Прежний герцог Немурский сражался бок о бок с нашим Франциском на полях Безумной войны, где и погиб. Ну а стоящий перед нами молодой властелин — один из многих, когда-то помолвленных с герцогиней.
— Я приехал возобновить переговоры о руке вашей сестры, — произносит Немур.
— Но я думал, вы уже женаты!
Лицо герцога омрачается:
— Был женат. Увы, моя жена и маленький сын умерли в конце лета, когда разразилось моровое поветрие.
— Прискорбная новость, — произносит Дюваль.
Немур отвечает с вымученной улыбкой:
— Так и вышло, что я приехал к вам за новой невестой. Когда меня достигла весть о тех обстоятельствах, в которых оказалась ваша сестра, я надумал обратиться к вам.
— Что же у вас о ней говорят? — осторожно спрашивает Дюваль.
Немур смеется, но довольно невесело:
— Говорят, что французская регентша подкупила половину ваших баронов, чтобы те выступили на ее стороне, а император Священной Римской империи слишком погряз в своих собственных войнах, чтобы прийти Анне на помощь. Ну а вельможи герцогини озабочены дракой за ее корону, они меньше всего думают о том, чтобы сражаться на ее стороне.
— Боюсь, — говорит Дюваль, — слухи, достигшие вас, даже слишком правдивы.
— Вот я и хочу предложить вам выход, — говорит герцог. — Я намерен держаться изначального брачного соглашения, чтобы вы убедились: я не имею в виду воспользоваться вашими бедственными обстоятельствами.
Тут Дюваль настораживается.
— Почему? — спрашивает он. — С чего бы вдруг такое рыцарское благородство?
— Но разве благородство не есть само по себе награда?
— Что-то я пока не встречал того, кто стремился бы к ней.
Немур пожимает плечами, потом улыбается. Эта улыбка напоминает мне хищный оскал Чудища.
— Мне очень нравится юная госпожа, ваша сестра, и потом, утереть французам нос в ими же затеянной игре — разве не удовольствие? Они, между прочим, убили моего отца.
— И сколько же войск вы можете выставить, чтобы прочие претенденты зауважали ваши права жениха? Учтите, французская регентша, узнав о происходящем, будет действовать быстро.
— Три тысячи, — отвечает молодой герцог. — Знаю, это меньше, чем предлагает д'Альбрэ, но я, по крайней мере, могу обещать, что их верность будет принадлежать герцогине.
— Это дорогого стоит, — замечает Дюваль.
— И вот еще что, — добавляет Немур. — Моя двоюродная сестра, королева Наваррская, пришлет пятнадцать сотен копейщиков поддержать наше общее дело.
У Дюваля брови так и взлетают от удивления:
— Это более чем желанная помощь, но с какой стати королеве Наваррской о нас беспокоиться?
Молодой герцог мрачнеет:
— Не забывайте, что она замужем за родственником д'Альбрэ. Ей слишком хорошо известно, что это такое — брачные узы с мужчиной из подобной семьи.
Они обмениваются взглядами и, как мне кажется, очень хорошо понимают друг друга.
— Ну что ж, — произносит Дюваль, — я передам ваше предложение герцогине.
Он очень старается сдерживать голос, но я-то слышу в нем облегчение!
А еще уходит полная секунда, если не больше, чтобы распознать чувство, которое переполняет меня саму. Это не робость, даже не предвкушение, это чистая радость! Я с ума схожу от радости — святой Мортейн, мы, кажется, только что нашли для нашей герцогини способ разрубить все узлы! При этом твержу себе: я вовсе не потому так счастлива, что туман подозрений, окутывающий имя Дюваля, редеет прямо у меня на глазах.
Когда приходит время возвращаться в Геранд, Дюваль не пользуется моей короткой тропой, а ведет нас прямо через Сен-Лифар. Если это проверка, то я пройду ее шутя. Совершенно уверена, что никто здесь меня не узнает.
Городок не сильно изменился за четыре года без малого. Мы проезжаем кузницу и маленькую площадь, где проходили наши скудные празднества. Вот дом ткачихи, вот лачужка ведьмы-травницы, а вот тут жил красильщик.
Быстро выбираемся на окраину. Там, на отшибе, виднеется еще один домик. Из трубы лениво поднимается дым, на бельевой веревке сушится почти до дыр изношенная одежда.
В поле за домом трудится мужчина. Согнувшись в три погибели, воюет с твердой землей. Он, может, и занимается разведением репы, но в данный момент сеет под зиму рожь. Я с удивлением смотрю на него. Он сильно постарел, волосы поседели, плечи поникли. Уж не ненависть ли ко мне только и помогает ему держаться?.. Чудовище из моих детских кошмаров превратилось в согбенного, сломанного старика, с горем пополам добывающего свой хлеб, в то время как я стала избранницей Бога, призванной исполнять Его волю.
Мужчина словно бы чувствует мой взгляд. Он поднимает глаза и недоуменно смотрит на четверых вельмож, скачущих через его поле. Когда он опускает голову и дергает себя за волосы, я окончательно убеждаюсь, что обман удался. Даже мой собственный отец меня не признал.
Дюваль подъезжает вплотную ко мне.
— Кто-то знакомый? — спрашивает он вполголоса.
— Он — никто! — отвечаю я и в самый первый раз понимаю, что это сущая правда.
Еще прежде, чем впереди показываются городские стены, мы встречаем гонца, разыскивающего Дюваля. Капитан Дюнуа прислал его с известием, что разбойник не только очнулся, но и ухитрился сбежать. Я бросаю острый взгляд на Дюваля, гадая, не намеренно ли тот отпустил злоумышленника? Увез меня из города, а сам дал возможность напавшему на нас негодяю сбежать из узилища? Однако он настолько явно ошеломлен новостью, что я отметаю все подозрения.
Мы со всей возможной быстротой прибываем в Геранд и сразу направляемся в замковое подземелье.
— Как?.. — спрашивает Дюваль, входя в маленькую опустевшую камеру. В ней четыре крепкие стены, никаких окон и всего одна дверь. — Каким образом он ушел?
Капитан дворцовой стражи с несчастным видом пожимает плечами:
— Он не был ни скован, ни связан. А ключ висел на крючке снаружи. Кто угодно мог открыть ему дверь.
— Спрашивается, почему?