Один из стражников неохотно отступает в сторону, так, что и я могу войти. Оказавшись в камере, тотчас понимаю: здесь побывала Смерть. Узник не ушел отсюда живым.

— Господин мой, — шепчу Дювалю, — можно переговорить с тобой наедине?

Его глаза удивленно округляются:

— Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

Начиная что-то понимать, он отводит меня в сторону.

— Он не сбежал, — шепчу я. — Его здесь убили, а потом утащили мертвое тело.

Темные брови так и взлетают:

— И ты можешь об этом судить, всего лишь войдя в камеру?

Я киваю.

Дюваль щурится, напряженно размышляя.

— Это уже больше похоже на правду, — говорит он, затем и оборачивается к страже: — Найдите всех, кто за последние два дня мог здесь побывать. Принесите мне список имен. — И тяжело вздыхает. — Идем поговорим с герцогиней. У нас для нее по крайней мере одна добрая новость, чтобы уравновесить нынешнюю неприятность.

Мы находим герцогиню в ее солярии. Она сидит там с мадам Динан и фрейлинами — дамы сообща вышивают алтарный покров для нового собора. Герцогиня сидит у постели, на которой лежит юная девушка. Это Изабо, ее младшая сестра, тоненькая и хрупкая девочка не старше десяти лет. Когда к ним входит Дюваль, улыбка освещает оба личика.

Он кланяется, я приседаю в глубоком реверансе.

— Ваша светлость, госпожа Изабо.

— Здравствуй, Гавриэл, — улыбается младшенькая. — Что вытащило тебя из-за скучного письменного стола?

— Дело в том, — говорит он, — что сегодня нет солнышка, вот я и пришел на тебя посмотреть.

Я даже оглядываюсь на него: помилуйте, тот ли это Дюваль, с которым я привыкла иметь дело? Таким я ни разу еще его не видала, даже когда мы накоротке беседовали с герцогиней. Но маленькая Изабо откидывает голову и беззаботно хохочет, радуясь его речам. Увы, очень скоро ее смех уступает кашлю, жестоко сотрясающему хрупкое тельце. Герцогиня тотчас склоняется к ней, растирая ей спину, силясь утешить.

Мадам Динан бросает шитье и тоже спешит к Изабо, потом смотрит на Дюваля и хмурится:

— Зря вы попусту ее дразните, господин Дюваль. Девочке не стоит так волноваться.

— Чепуха, мадам, — перебивает Анна. — Изабо точно так же кашляет и в отсутствие моего брата. Он, по крайней мере, заставляет ее улыбаться! — Она оглядывается на неуверенно переминающихся фрейлин. — Оставьте нас, будьте добры.

Шурша юбками, точно бабочки крыльями, дамы откладывают пяльца и выходят из комнаты. Все, кроме мадам Динан, готовой до конца отстаивать свое право присутствовать.

Дюваль и герцогиня обмениваются взглядами, и Анна поворачивается к наставнице:

— Мадам, будьте так любезны, посидите с Изабо. Я должна поговорить с братом.

Наставница хочет спорить, это отражается в ее глазах, но Дюваль ей такой возможности не дает:

— Идемте, ваша светлость.

Герцогиня принимает его руку и уходит к дальнему окошку, а я стою столбом, не зная, как быть: идти за ними или держать оборону против мадам Динан. Мои сомнения разрешает Анна; она оглядывается и быстрым кивком приглашает меня. Я подхватываю юбки и тороплюсь следом. Взгляд мадам Динан прожигает дыру в спине моего платья.

Втроем мы стоим у окошка крытого балкона. Комната достаточно обширная, а Дюваль говорит тихо — мадам Динан никак не сможет подслушать.

— У меня занятные новости, ваша светлость.

— Замечательно, — отвечает герцогиня. — В последнее время добрые вести меня не балуют.

Дюваль вполголоса рассказывает о нашей встрече с Немуром. Дослушав до конца, она всплескивает руками, свежее личико озаряется надеждой:

— Неужели мои молитвы в самом деле услышаны?

Я запоздало понимаю, что до сих пор по-настоящему и не видела, как улыбается Дюваль.

— Похоже на то, милая сестрица. Должен только попросить, чтобы ты никому об этом не рассказывала. Следом за нами тащились люди Жизора, но мы их одурачили. — Дюваль смотрит, как мадам Динан ухаживает за Изабо. — В особенности нужно позаботиться о том, чтобы новости не дошли до графа д'Альбрэ. Кто знает, какие палки он способен сунуть нам в колеса.

Герцогиня быстро кивает: она все поняла.

— Я ничего никому не скажу. Твоя добрая весть будет мне духовной опорой во время завтрашней встречи с баронами. Если бы ты только знал, до чего я ее боюсь!

Дюваль вновь становится предельно серьезен.

— Думаю, — говорит он, — самое верное и простое — сослаться на глубокое горе по поводу кончины отца. Твоя скорбь слишком свежа, чтобы принимать решение о замужестве прямо сейчас, будь то д'Альбрэ или кто угодно другой.

Ее губы едва заметно дрожат.

— Даже и лгать не придется, — произносит она, и меня поражает, какой скудный выбор, невзирая на титул, оставила ей судьба.

Большой зал, некогда показавшийся мне непомерно громадным, сейчас, наоборот, представляется маленьким и очень тесным из-за множества человеческих тел, набившихся внутрь. Это, конечно, тела очень благородного происхождения, но от каждого все равно разит потом, духами и нескрываемым предвкушением. Не знаю, чего они ждут: трагедии или фарса. Да меня это не особенно и занимает. Я крепко надеюсь, что сегодня мой Бог наконец-то отметит изменников и мой долг станет мне ясен!

Кое-как протискиваюсь к дальней стене, и меня до боли прижимают к резной облицовке. Однако я все равно рада, что здесь оказалась, и буду отстаивать свое местечко локтями, если меня попробуют оттереть.

В передней части зала, на возвышении, появляются главные игроки. Мужчины оставили свои мечи в стражницкой при входе, чтобы ненароком не пролилась кровь. Однако никого не обыскивали на предмет ножей и кинжалов. Мои пальцы сами тянутся к оружию, спрятанному в рукавах. Остается только гадать, сколько еще клинков укрыто среди кружев и складок атласа!

Когда советники Анны уже заняли каждый свое место, сидящие в зале встают: появляется герцогиня. Она идет с высоко поднятой головой, выпрямив спину, — сама решимость. Я вопреки собственной воле высматриваю Дюваля. По своему всегдашнему обыкновению одетый в черное, он воплощенная холодная рассудочность. Де Лорнэй и де Варох держатся подле него у передней стены. Они остались при мечах; не удивлюсь, если именно Дюваль на этом настоял.

Д'Альбрэ сидит прямо перед возвышением. Развалясь в кресле, он чистит ногти кончиком ножа. Интересно, что это такое? Угроза? Или простое свидетельство его неотесанной грубости?.. Я внимательно приглядываюсь к нему, но Мортейн не торопится вознаграждать меня. Силы моего желания недостает, чтобы на нем возникла метка предателя.

Канцлер Крунар призывает высокое собрание к порядку. Но еще прежде, чем он заканчивает краткое вступительное слово, граф д'Альбрэ откладывает нож и встает. Я слышу шорохи юбок и поскрипывание сапожной кожи: придворные тянутся вперед, чтобы, упаси боже, не пропустить ни единого слова. Герцогиня обращает на него проницательный взгляд, но бдительности явно не теряет: так разумные люди ведут себя в присутствии ядовитой змеи.