Очевидно, что факт гибели батальона княжьих стрелков неоспорим лишь для нас – случайно выживших свидетелей. Канцелярии князя Белоярова всех павших выгоднее зачислить в предатели-перебежчики и затребовать себе пятьсот голов свежего пушечного мяса. Следуя букве устава – дезертиры мы и есть, поскольку приказ идти на соединение к экспедиционному корпусу Армии Освобождения никто не отменял. То, что корпус, скорее всего, окружен у вольного города Грыма, батальон княжьих стрелков фактически уничтожен, а тракт Висельников блокирован превосходящими силами противника, никто учитывать не будет.

Как обычно, фактическую информацию предоставил мне Ральф, а две двойки я сложил самолично, развивая мыслительный аппарат. Вот и нашел логичное объяснение Буянова депрессмя, да и до меня таки дошло, откуда росли ноги у странной жадности моих подчиненных. Куланов они нагрузили безжалостно. Артиллерийские гамионы и джамья подлежали обязательной эвакуации вместе с оружием и боеприпасами. Мешки с чаем спас начальничьим произволом, сам виноват, не спорю, да и по соотношению цены и веса – сплошной выигрыш. А вот тащить в обозе дорогую ткань, керамические кувшины с ашем, короба с мылом и свечами, бидоны с алхимическими красителями и светильные лампы с запасом масла своего позволения я не давал. И совершенно напрасно, по мнению моих подчиненных и Ральфа.

– Так вот и у меня есть что сказать вам… – Понимая, что пауза затянулась, я посмотрел в глаза всем собравшимся. – Помочь семьям погибших – дело доброе. Обещаю сделать все от меня зависящее, когда доберемся до расположения наших войск. Оставшаяся казна батальона пойдет на эти цели.

– А офицерские кошели? А иная добыча? Что с бою взято, то свято, – молвил Буян при общей поддержке. Оно и понятно. Та же «золотая шкатулка» интенданта Глаттона легко покрывала батальонную казну. О восьми артиллерийских гамионах знали единицы, но и они имели только общие представления об их стоимости. Ральф определил цену одного изделия как «очень высокую» и предупредил, что со сбытом возникнут проблемы. Пришлось наивного парня успокоить, глупости вроде торговли подобным оружием я совершать не собирался.

– Я тебя не перебивал, капрал Буян, – усмехнулся, понимая, что тот выразил общее мнение. Кроме, пожалуй, Белова. Евгений смотрел то на меня, то на капралов и не вполне понимал, о чем разговор.

– Взглянем правде в глаза, вы все – покойники, – мои слова лились с нарочитым спокойствием. – Даже хуже, дезертиры. И если в ущелье Рока нет ни одного сквернавца, вы станете добычей или ватаги граничар, или первого проходимца, купившего офицерский патент. И оставят вам только то, что под ногтями. Гуляй, рванина! И чем ты, мастер Буян, и ты, мастер Молчун, ты, нестроевой Никодим, и ты, рядовой Прохор, сможете помочь семьям своих погибших товарищей?! И кто доставит тело княжны в Золотую рощу, если вас развесят вдоль дороги патрули? Я вас спрашиваю?!

На русинов стало больно и страшно смотреть. Буян сжал свои кулачищи так, что ногти до крови впились в дубленую кожу ладоней. Молчун явно метался между харакири и мятежом с убийством старшего офицера. Повар-обозник скомкал бороду, закрыв лицо руками. Прохор, доживший до седых висков солдат, тихо плакал. Самое трудное было устоять, не влиться в общую волну эмоций. Рыдающий офицер – это был бы полный финиш, – а я на одних каблуках стоял над самой пропастью, настолько мощный поток скорби и жалости к самим себе захватил души этих людей.

Теперь уже Ральф «стоя аплодировал» мне. Мимолетные фантазии на тему собственной военной структуры окончательно оформились в виде плана предстоящих действий. Настал момент истины, затягивать который смертельно опасно.

– Нет, братцы! Нет! Послушайте меня хорошенько. И мне без вас никак, и вам без меня только в разбойники или головой в болотину с разбегу. Милостью Асеня и княжны Киры теперь у нас одна дорога. Имя ей иностранное, но какое уж есть – кондотта. Отныне я ваш кондотьер, вы мои воины, Скверна наш враг, а Колонии – союзник. Вы мне подчиняетесь, а я за вас отвечаю перед богами и властями. После Золотой рощи кто захочет, волен будет вернуться к князю, силком держать никого не буду. Остальным службы и добычи на годы хватит. Про семьи погибших уже говорил. Всю добычу, какая есть и какая будет, делим по обычаям «вольных рот». Жалованьем не обижу. Ваше слово.

Офицеры и рядовые бросились обнимать и колошматить по плечам друг друга, не миновала эта участь и нас с Евгением. Незаметно собравшиеся погреть уши нижние чины грянули «Ура!», бросая в воздух свои шапчонки, потрясая оружием и случайными предметами, оказавшимися в руках. Самые буйные изобразили гибрид казацкого гопака и танцев дервишей под звуковую импровизацию товарищей. Досаждавшие нам своим звуковым сопровождением жабы и москиты обратились в паническое бегство. Субординация и вбитая плетьми дисциплина на время улетели к чертям. Опять убедился, что народ здесь не стесняется в проявлениях эмоций, а сами чувства сильные и чистые. Ральф доложил, что в магическом плане ощутил заметный выплеск энергии, и я, насквозь прагматичный, даже пожалел, что не вся она в ружейные гамионы пошла.

Вот как завершился круг. Начали с денежного довольствия, свернули на тему долга перед павшими, затем прошлись по легитимизации нашей банды и вернулись к тому, от чего плясали, только на другом уровне. Развитие по спирали, однако. По воинским традициям этих мест, приняв из моих рук деньги, русинские солдаты фактически присягнут мне. Тем самым из рядового «проходимца с офицерским патентом» превратят меня в фигуру, чей авторитет подкреплен полусотней стволов. А на мне, кроме ответственности за каждого человека, теперь решение самых различных вопросов с военными и гражданскими властями. В том числе обеспечить отряд обещанной кондоттой – договором на аренду наших ружей, штыков и сабель. То, что русины примут награбленные деньги, теперь я ничуть не сомневался.

Хорошо все, что хорошо кончается. Точнее, все только начинается! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить первый шаг, все-таки посреди проклятого болота торчим. В мире, где есть не только мечи, но и магия. Тьфу, тьфу, еще раз тьфу!

Повелел мастерам и сержантам привести в чувство и отогнать от штабных кустов народ путем постановки задач. Финансовые и имущественные вопросы, как известно, не терпят суеты и щенячьих восторгов, зато любят светлые головы и чистые руки. Ральф, пользуясь паузой, «скинул» мне информацию о принятых в наемных отрядах правилах раздела добычи.

– Деньги, отнятые у предателей, разделим сейчас, – объявил я подчиненным. – Драгоценности и товары будут оценены и реализованы при удачной возможности на безопасной территории. Все пригодные к войне трофеи объявляются имуществом отряда, разделу и продаже до особого решения не подлежат! Тряпье и обувь оценивать некогда, кто воюет – имеет право на хорошую одежду и обувь. Да и особых богатств никто вроде не нахапал. Но в дальнейшем предстоит строгий учет и честный дележ!

Механику распила хабара взяли предельно понятную и отработанную десятилетиями войн. Половина всей добычи после ее детальной оценки отходит в казну отряда на текущие расходы вроде выплаты жалованья, закупок вооружения, тяглового скота и фуража, на медицинское обслуживание, на оплату прохода по мостам, дорогам и частным владениям, на прочую хозяйственную деятельность. Из «текущих расходов» будет оказана денежная помощь родственникам погибших стрелков. Современное оружие, экипировка, равно как и «транспортные средства», продаже подлежат только в случае крайней необходимости.