Траты капрала на снаряжение и поддержание должного вида поглощали внушительную часть бюджета, и позволить себе камзол вроде моего трофейного Ральф уже не смог. Из жалованья военнослужащих вычитались штрафы, коих в уставе предусматривалось великое множество: от дисциплинарных до имущественных, например, за утерю любой детали экипировки. Штрафовали с упоением вплоть до маразма – даже за перерасход пуль в бою! Потерявший оружие либо самую дорогостоящую его часть, гамион, и выживший после порки солдат оказывался в пожизненном рабстве у армии. То есть жалованья фактически не получал, только скудный «мучной приварок». Живи, доблестный защитник Колоний, и ни в чем себе не отказывай, а попадешься на мародерке – высоко поднимут на веревке за шею. Это у офицера есть возможность замазать зоркие глаза и вечно голодную пасть военной полиции, а нижним чинам – добро пожаловать на «свадьбу с пеньковой теткой».

Дневной же заработок разнорабочего или подмастерья в крупных городах Колоний составляет четыре – шесть центов, а цехового ремесленника обычно доходит до восьми. Стоимость курицы в Колониях равняется одному центу, кусок простого мыла продается за три. На эту же сумму можно плотно пообедать в приличном трактире, запив трапезу кувшином пива или фруктового сидра. Пожелай кто-то из моих подчиненных приобрести козу, а Уставом это не запрещалось, то она обойдется ему в полцехина, дойная корова – в два с половиной или даже три. Скорее всего, цены на рогатую мясомолочную живность за время боевых действий успели сильно вырасти. Ценник на куланов, как основную транспортную силу, всегда был высок, а с началом Грымской операции скакнул до двадцати цехинов за голову!

Свой уберствол с кобурой Ральф приобрел за двадцать восемь цехинов еще в Империи, в Колониях аналог обошелся бы ему в полтора-два раза дороже. За сапоги заплатил пятнадцать и чары накладывал собственноручно, за кирасу двенадцать, за ранец без содержимого шесть и еще полтора цехина за шерстяное пончо-одеяло. Итого расходов поимел мой подселенец столько, что не отбить и за полгода службы. С какого боку ни погляди, маг и путешественник попал в оборот к людям без совести и переплатил за свой патент изрядно. Ибо сэр Ральф считал ниже своего достоинства обирать солдат, торговать казенным имуществом и грабить трупы.

Пока мы в шесть рук сортировали и считали наличку, капрал Молчун выкинул фортель. Да еще какой! Пришел и выложил перед комиссией солдатскую торбу с несколькими горстями монет, ювелирных украшений, серебряных пуговиц и пряжек, драгоценных камней и амулетов с мелкими гамионами, – бойцы сдали в общий котел то, что самочинно собрали с трупов. Надо понимать, сдавали присвоенное при горячей моральной поддержке капрала, который увлек бойцов личным примером. В копилку отряда упало больше сотни цехинов только монетой.

Момент получился скользкий. С одной стороны – налицо грубое нарушение дисциплины и по меркам Армии Освобождения, да и по наемничьим понятиям тоже. С другой – нарушители оперативно повинились. А повинную голову, как известно, меч не сечет. На доброе слово я, в отличие от прежних командиров, пока еще ни разу не скупился. Однако личный состав все же настороженно воспринимал положительную оценку своей работы из моих уст. Похвалив Молчуна, я напомнил всем присутствующим и попросил донести до рядовых, что теперь отряд существует по другим, не менее суровым законам и надзор за справедливым разделом заработанного кровью и потом – личное дело всех и каждого.

От слов плавно перешли к делу. Рядовой боец в моем подразделении получил заслуженного еще в Армии Освобождения жалованья по два цехина и еще пригоршню разнокалиберных монет на сорок центов. Буяна с Молчуном рассчитали как единственных уцелевших мастеров по пять с половиной центов в день или по три целых тридцать сотых цехина на каждый не раз битый жизнью нос. При разделе денежной составляющей добычи рядовым и обозным досталось по тринадцать цехинов и сорок одному центу. Без малого годовое солдатское жалованье! Каждому раненому соответственно было выдано двадцать шесть целых и восемьдесят две сотых имперских денег. Капральские кошели потяжелели на шестьдесят семь цехинов с «копейками», то есть, конечно же, центами. Доктору Немчинову и кадету Белову жалованья не полагалось, поскольку в штате батальона те не числились, зато вышло почти по девяносто четыре монеты награбленного. Я же разбогател на двести цехинов разом. Небольшой и обманчиво легкий, но плотно набитый имперскими монетами кошель занял место в моем ранце.

Пожалуй, стоит пояснить, кто спонсировал столь шикарный «банкет». Основным «вкладчиком» выступила батальонная казна. Этого никто не ожидал – среди солдат циркулировали слухи, что обитый железом денежный ящик пуст, мол, поэтому и жалованья не платят. Те же, кому посчастливилось его грузить в фургон, предположили в нем некоторое количество свинца и меди. Я же, заглянув внутрь, сильно ошибся в оценке содержимого по причине неопытности. После выплаты жалованья уцелевшим русинам в батальонной кассе насчитывалось еще две тысячи триста цехинов с мелочью – двухмесячный фонд оплаты труда пятисот солдат, обозных людишек, младшего и старшего комсостава. В том числе немалая сумма на покупку фуража и непредвиденные расходы. Еще тысячу восемьсот «условных единиц» преподнесли нам офицерские кошели и шкатулки. Надо полагать, нам достались карманные деньги. Взятки за предательство и выручка от продажи оружия, возможно, остались в тайнике донжона. Не исключено, что деньги дожидались предателей в другом месте, всех тонкостей этого мутного дела мне уже никто не раскроет. Вклад Молчуна, а также кошель дукарского наемника и монеты перебитого дозора оказались жирными каплями в этом денежном море.

Колониальные и имперские товары, драгоценности, два десятка килограммов сырья для производства магических камней по приблизительным оценкам принесут отряду гораздо большую сумму. И это хорошо. Действующие бойцы не останутся без жалованья, и новых смогу нанять, оснастить их самым передовым, дорогим оружием и снаряжением. Достойную оплату нашего нелегкого труда стоило отметить, и от глотка трофейного бренди никто не отказался.

Наверное, оценивать и делить поровну следовало все захваченные трофеи вплоть до башмаков и пуговиц. Но у нас не было времени и людей на пунктуальные подсчеты. И так почти половину светового дня на месте простояли. Да и зачем было делить все до копейки, ведь простые солдаты мехами и золотом не обросли, брали себе только самое необходимое. Странным образом лучшая одежда и обувь достались тем бойцам, кто штурмовал Длань и воевал под командой Белова. В этом я усмотрел воспитательный момент: кто хорошо сражается, тот одет и обут.

Все, что создавало боевую мощь моего подразделения – от пряжки до штуцера, я приказал считать «основными средствами», или как орудия труда по бухгалтерии проходят? Больше всего меня волновало, как прорастет в головах подчиненных мысль о полном моратории на продажу амулетов и гамионов. Крамольных, но очень соблазнительных предложений продать самую ценную часть нашей добычи, к моему облегчению, не прозвучало. Простую одежду, обувь, предметы обихода списал с баланса, так как в дальнейшем всем сотрудникам моей вольной роты предстояло заботиться о них самостоятельно.

Я уже считал этих людей своими и на задворках сознания рисовал заманчивые перспективы по развитию частной военной структуры. Однако дружище Ральф своевременно напомнил, что все русины, увы, частная собственность князя Белоярова, сданная в аренду Армии Освобождения. Поэтому рано или поздно возникнет вопрос, кто из них останется со мной, чтобы делить регулярно выпадающий из супостатов хабар, а кто волей-неволей вернется под стеки офицерья. Я ставил на свою способность «решать проблемы», но не стоило забывать и про души солдат. Присяга, долг и честь для них – не просто набор красивых слов. Если в будущем дойдет дело до внутреннего раскола, то имущественный козырь поможет удержать нужных мне людей.