— Твоя искренняя решимость действует обезоруживающе, — примирительно сказал он. — Хорошо. Я немедленно напишу послание во дворец с просьбой об аудиенции по той причине, которую ты мне подсказал. Если же ты лжешь или сам введен в заблуждение, отвечать за последствия я не стану. Сегодня ночью, Тахуру, когда ляжешь спать, думай о том, как страдает твоя мать, ибо я не могу ей сказать, где ты находишься. Доброй ночи, Мен.

Не дожидаясь ответного поклона Мена, Несиамун быстро вышел из комнаты. Мы переглянулись.

— Не беспокойтесь, — дрожащим голосом сказала Тахуру. — Он рассержен и озадачен, но если бы действительно нам не верил, то сразу отказался бы помочь, а меня вытащил бы отсюда силой. Отец сдержит свое слово.

Не думаю, что кто-то из нас спал в эту ночь. Камен лежал на тюфяке в коридоре возле комнаты Шесиры, которая не задала ни единого вопроса, когда Мен сообщил ей, что сегодня Тахуру будет ночевать в ее комнате. Мутемхеб удивленно подняла бровь и насмешливо взглянула на брата, прежде чем удалиться в свои покои, а Тамит, уставшая после долгого путешествия по реке, отправилась спать без всяких уговоров. Мен приказал Па-Басту отправить двух садовников охранять главные ворота и не пускать в усадьбу никого, кроме посланника из дома Несиамуна. Сам хозяин улегся спать прямо в передней, возле входной двери. Я видел, как он теперь сожалеет, что не держал в доме вооруженной охраны. Я вернулся в свою комнату, где провел всю ночь, ворочаясь с боку на бок и думая о Ту.

Утром от Несиамуна не пришло никаких известий. С возвращением всех домочадцев наш дом стряхнул с себя дремоту. Едва взошло солнце, Мен отправился в свою контору, а я занял свое обычное место на полу возле его письменного стола. Сквозь закрытую дверь, перекрывая голос хозяина, который диктовал мне очередное послание, слышались умиротворяющие звуки кипучей жизни большого дома. Звонкий голосок Тамит, отчаянно спорящей с матерью, и спокойный, ласковый голос Шесиры, уговаривающей дочь. Музыкальные упражнения Мутемхеб и тихое шарканье сандалий в зале — старшая сестра Камена явно не теряла времени даром и пригласила подружек, чтобы обменяться последними новостями. Голос Па-Баста, распекающего слугу. Звон разбитой посуды где-то в дальнем конце дома и приглушенные проклятия. Дом снова ожил, став таким, как прежде, но как хрупок был установившийся в нем мир и покой! Никто не знал, что ждет нас впереди.

Мне было трудно сосредоточиться на письме, а моему хозяину — на своих обычных делах. Как-то он прервал диктовку прямо на середине фразы и взглянул на меня.

— Он называл ту женщину матерью, — сказал он. — Ты заметил? Чем бы теперь ни закончилась эта история, наш Камен будет уже другим. Нужно чем-то утешить Шесиру. Камен и Тахуру сидят наверху, забились в угол, как загнанные зверьки. Почему Несиамун молчит?

Я положил перо и палетку.

— Она его мать, господин, — ответил я. — Вам следовало все ему рассказать до того, как он узнал об этом сам. Он беспокоится за нее и разгневан на вас, поскольку все это время вы ему лгали. Но придет день, и его любовь к Шесире вернется. Она живет в его памяти, а не Ту.

Мен задумчиво провел рукой по своим седеющим волосам.

— Думаю, ты прав, — сказал он. — Я хотел, чтобы он рос не на глупых фантазиях, но, кажется, ошибся. Я больше не могу выносить это ожидание! Так на чем я остановился?

Мы попытались продолжить работу, но хозяин постоянно сбивался с мысли, так что в конце концов он отпустил меня, а сам скрылся в глубине дома.

В тот день я не обедал. Я вышел в сад, растянулся на траве и принялся смотреть, как над моей головой в ярко-синем небе порхают птицы. У меня тоже больше не было сил ждать. Мне хотелось броситься во дворец, растолкать стражников, прорваться к царевичу и выложить ему всю нашу историю. Я понимал, что сейчас рискую своей карьерой писца гораздо больше, чем Камен рискует карьерой военного, после всего того, что произошло в Асвате. Если мы проиграем, его накажут, впрочем, не слишком сурово, поскольку принц все же приходится ему сводным братом; карьера же писца всегда строилась на его верности своему господину, а я предал прорицателя. Кому какое дело, почему я так поступил? Не выгонит ли меня из дома Мен? А если выгонит, возьмет ли меня к себе Камен? От всех этих мыслей мне стало казаться, что даже трава стала колкой, а от мелькания листьев зарябило в глазах. У меня не было семьи, которая могла бы меня принять, не было жены, которая утешила бы меня. Я целиком и полностью зависел от милостей своего господина, а потому был совершенно одинок.

Вечером пришел посланник от Несиамуна. Царевич согласился принять его, и завтра утром Несиамун должен явиться во дворец. Когда посланник покидал наш дом, я потихоньку отозвал его в сторону.

— Кто-нибудь еще знает об этой аудиенции? — спросил я.

Посланник удивленно взглянул на меня.

— Только писец моего господина и помощник управляющего, — ответил он. — Они находились в доме, когда из дворца прибыл царский посланник. Ах да, и еще генерал Паис. Он последнее время часто бывает в нашем доме и очень беспокоится за семью моего господина.

— Он что-нибудь говорил по поводу послания?

— Только то, что очень рад, что наш господин не стал тратить время на заявление в суд. Он старый друг моего господина. Он послал много солдат на поиски госпожи Тахуру.

Поблагодарив слугу, я отпустил его. Только бы не спугнуть удачу! Нужно молиться, чтобы Несиамун после долгих размышлений не счел наш рассказ выдумкой и не позволил Паису увлечь себя беседой, в которой рассказал бы ему больше, чем следует. Несиамун — человек прямой, не склонный к уверткам, зато Паис очень наблюдателен. Даже если Несиамун ему ничего не рассказал, генерал вполне мог почувствовать, что его старый друг что-то скрывает. И если так, что станет делать Паис?

Ответ на мой вопрос был скорым и печальным. Семья заканчивала ужинать, когда в передней послышался шум. Бросившись туда, мы увидели отряд солдат, заполнивших всю переднюю. За их спинами был виден один из садовников Мена, который сидел на земле, держась за кровоточащую рану на виске. Мен обернулся к женщинам.

— Тамит, Мутемхеб, немедленно идите к себе! — приказал он.

Те повиновались, бросая через плечо испуганные взгляды.

— Простите меня, господин, — с трудом проговорил садовник. — Я попытался их остановить.

По его виску струилась кровь, стекая на шею.

— Ты все сделал правильно, — спокойно ответил Мен. — Спасибо. Шесира, уведи его и вели промыть ему рану.

Жена шагнула к нему.

— Но, Мен… — начала она.

Он не дал ей договорить.

— Иди, Шесира, пожалуйста, — повторил он тихим и ясным голосом, по которому все домочадцы сразу узнавали, что их господин сильно разгневан. Шесира замолчала и послушно увела садовника. Я и Па-Баст остались на месте.

— Какое у вас ко мне дело? — спросил Мен офицера. Тот шагнул вперед и протянул ему свиток папируса. Мен бросил на меня холодный взгляд, и я взял папирус.