На первом я научилась рисовать яблоки, к третьему поняла, что блик — это важно. В общем, рисую я еще хуже Бонни, но, к счастью, это не обязательный курс. Я его взяла чтобы, пока погода еще позволяет, дышать свежим воздухом и делать домашку по всякой скукотище, которую в комнате делать решительно невозможно.

Если честно, я даже немного помедлила с разговором, потому что увлеклась наблюдением за разлапистой елкой, обретавший объем под Маркиной кистью. Даже придвинулась поближе. Марка тоже елкой увлеклась настолько, что даже не заметила моего маневра с мольбертом.

Но потом она случайно задела локтем белила, и, вот поганый характер, краска из баночки выплеснулась прямо мне на платье.

Я не заорала.

У меня-то есть Щиц. Щиц вполне способен справиться с белилами на платье. Не отстирает, так в котле поколдует. Это ж не шенский шелк, а дурацкая шерстяная форма Академии, чего тут вопить?

Но хотелось.

Очень хотелось.

Но я пришла с миром. Поэтому я старательно думала о том, какой Щиц искусный прач. Прачка. Стиральщик.

Марка покосилась на мое платье, а потом подняла глаза на меня. Вот пока она меня не увидела, готова была извиниться; но стоило ей заприметить мою рыжую косу, у нее вдруг раз! И лицо скукожилось в обычное кисловато-пренебрежительное выражение.

— Что ты тут делаешь? — спросила она, тщательно процеживая слова.

— Щиц отлично стирает вещи, — брякнула я.

Мы немного помолчали. Марка вертела в пальцах кисть.

— Передник надевать надо, — буркнула она.

— Ну, я тут не рисую, а домашку делаю, — сказала я, и с удивлением поняла, что, кажется, оправдываюсь.

Вот он, искренний аристократизм — обляпать, а потом заставить чувствовать себя виноватой!

Но я усилием воли подавила мигом вспыхнувшее раздражение.

— Бог с ним, с платьем, — поспешно добавила я, — у меня нет проблем с новыми платьями. На мой дебют папенька заказал десять платьев у десяти разных модисток, в том числе и в столице, а я выбирала.

Я была в растрепанный чувствах, поэтому действовала так грубо.

— И? — спросила Марка, уже даже не пренебрежительно, а зло.

— А у тебя был дебют, Маркарет?

— Я ходила в платье, которое досталось моей маме от ее бабушки, а той…

— Прости, меня не учили, как на это реагировать: я должна восхититься древностью твоих корней или сочувственно спросить, не расползлось ли это старье во время танца? — не удержалась я, — Хотя если бы расползлось, то это был такой скандал, что тебя бы упомянули в газетах, люблю, знаешь ли, на досуге почитать колонку дебютанток…

— Оно и видно, что кроме этой колонки ты ничего не читаешь, — фыркнула Марка, и отвернулась к мольберту.

По отчаянно-прямой спине и закаменевшим плечам я поняла: попала.

Впрочем, никакой радости мне это не принесло.

— Слушай, Марка… Маркарет. Я не… как-то само вырвалось, — сказала ее затылку, — ты начала первая, и я хотела бы это прекратить, понимаешь?

— Нет.

— Ну хоть завидуй молча! — Рявкнула я шепотом, — Тетеньку-то зачем в это втягивать?

— Тайе Акату Дезовски? Кто бы мог подумать, что вы родственники. Точно не я, газетами не увлекаюсь, — фыркнула Марка, и соизволила ко мне полуобернуться.

Я скривилась.

— Слушай, давай так: я могу купить тебе это дурацкое белое платье, и перчатки, и вот это вот все. Под солнцеворот я все равно поеду организовывать бал. Будет у тебя все красивое, может, даже жених. А ты закончишь вот это вот все.

— Что же я должна закончить?

Марка обернулась ко мне, поджала губы, посмотрела сердито.

— Что именно ты хочешь у меня купить, купчиха?

Я закатила глаза, глубоко вдохнула и выдохнула.

— Пойми, пожалуйста: это все, что я умею. Покупать. Я понятия не имею, что еще могу сделать. Если тебе кажется, что это оскорбительно, или дешево, или оскорбительно-дешево, так и скажи, и назначь свою цену.

— Я до такого…

— …не опускаешься?

Зато сплетни плодить — очень благородно, все по заветам предков. Я чуть не плюнула: пусть сидит себе в своей святой бедности, и донашивает платья за прабабушкой.

— Тебе не понять.

Захотелось встать и уйти. Но я не могла. Это был бы проигрыш.

— Но в отличие от тебя я хотя бы пытаюсь. Все, что мне нужно — чтобы меня никто не трогал.

— Да кто тебя трогает-то!

— А тетенька?

— А нечего встречаться с каким-то мальчишкой втихаря!

— А что, каждый ученик соседской Школы — потенциальный любовник?

— А что мне им, рот заткнуть?

— Либо им заткнешь, либо я открою, — зашипела я, — я, знаешь ли, тоже и корни помню, и родню в обиду не дам.

— Ой, да ладно тебе. Все в стиле вашей семейки: что по тебе какой-то разнорабочий сохнет, что по тетке твоей. Сердцеедки — что такого?

Я скрипнула зубами.

— У меня тоже есть право беречь репутацию.

— Так береги честь! — встряла подоспевшая на помощь Марке подружка.

И откуда только явилась, как посмела сунуться! Хотела задеть меня, а вместо этого подыграла мне. А нечего в подруги дур подбирать: хоть и сияешь на их фоне, но зато как они могут подвести из самых лучших побуждений!

— Вот это было дешево, — покачала головой я, — очень дешево, Маркарет.

Та посмотрела на подружку — это была та, которая любимая, рыжеватая и какая-то лицом вся опухшая, так посмотрела… впервые вижу, чтобы кто-то с таким свистом вылетал из любимых подружек. Просто фить! И вся как-то скукожилась под этим взглядом, отступила, исчезла за своим мольбертом.

От нас начали отодвигаться.

То, что сказала подружка Маркарет, было оскорблением, это было куда хуже вылитых на подол белил. И я, и Марка пылали гневом, хоть и по разным причинам, — а никто не хочет находиться рядом с двумя разъяренными ведьмами, даже другие ведьмы.

— Мне все больше кажется, что мне не стоит об этом волноваться больше: с такими подругами ты и сама превратишься в никому не интересную сплетницу, — фыркнула я, — а потом и в старую деву.

— Ты так зациклена на свадьбе, — сладенько протянула Марка, — интересно, почему твой любящий отец не нашел, куда тебя пристроить.

— Меня пристроили в Академию, как и тебя, — пожала плечами я, — возможно, для папеньки что-то значит слово «образование».

Марка хотела было что-то сказать, но только открыла рот и тут же закрыла.

Кажется, до ее изящных извилин наконец дошло, что она в заведомо проигрышном положении, и этот раунд за мной.