они везут эти деньги по назначению? — Полуяров опустил глаза, словно стесняясь своей дремучей непросвещенности.

— Эти? Не-ет. Вся услуга и состоит в том, чтобы полностью вывести из-под удара взяткодателя. Переданная сумма заменятся совершенно другими банкнотами. Уж вам-то известно, каким составом метятся купюры. По желанию клиента они могут заменить рубли на доллары, а доллары на рубли. Как хотите… Поймать на передаче вознаграждения ни Ломакина, ни Ремизова никак не удастся.

— Но вы же, Татьяна Федоровна, сможете подтвердить, что часть выручки перечисляли… — Полуяров на секунду задумался, стараясь подобрать нужное слово.

— Оборотням… — подсказал Катышев.

— Своим покровителям, смягчил Полуяров.

— Смогу. Да что толку? Никто вашим оборотням не помешает отказаться и назвать меня фантазеркой. Я ведь кто? Пешка. Подконтрольный исполнительный директор. От меня Ломакин и Ремизов только деньги получали. А все финансовые и организаторские вопросы решались в кабинетах Белоцерковского. Я ведь не зря сразу вам сказала, что Ефрем Львович требовательный до всяких расписок и отчетов, видеопленок и фотографий…

Она выразительно посмотрела на Катышева, намекая, что именно с подачи Белоцерковского был смонтирован провокационный диск.

— Это вы к чему? — постарался опередить вопрос Катышева Полуяров.

— К тому, что Белоцерковский всегда собирал и щеголял бумагами с моей подписью. И я наверняка уверена, что в его коллекции найдутся не только документики и расписки, но и занятные пленки и фотографии с физиономиями Ломакина и Ремизова. Председатель конкурса — очень осторожный человек, никогда не позволит, чтобы его третировали. Зато сам всегда готов на шантаж. Вы думаете, так просто Ломакин по первому зову отправился выручать Белоцерковского, когда этот молодой человек, — она кивнула в сторону Катышева, — и омоновцы устроили беспредел в моем заведении? Или каково Ломакину пришлось сегодня, когда Ефрем Львович пригласил его в качестве сопредседателя на пресс-конференцию?

Катышев подался вперед:

— Откуда вам это известно?

— Я уже имела честь общаться с Белоцерковским по телефону после его фиаско и окончательно поняла, что помощи от него не будет. Потому и откровенничаю с вами. Не желаю, чтобы за все отдувалась я одна!

В камере воцарилась полная тишина. Слышно было только, как Мамка-Танька выпускает сигаретный дым в потолок.

— Татьяна Федоровна, а вам не кажется, что и Белоцерковский был пешкой в руках Ломакина? И вовсе не Ефрем Львович, а подполковник подтолкнул его на проведение конференции?

Черемисова, не отрывая глаз от Полуярова, задумалась.

— Такой вариант возможен, отрицать не стану. Повторяю, их взаимоотношения меня не касались. Но Белоцерковский не прост, обвести его вокруг пальца еще никому не удавалось. Ради выгоды он может отдать инициативу. Чем я еще могу вам быть полезна?

— Спасибо, конечно, за помощь, — обдумывая ее слова, произнес Полуяров.

— Не за что, просто я из солидарности. Тоже ведь когда-то носила милицейские погоны.

— Вот как? — даже забарабанил пальцами по столу полковник.

Изумление оперативников Черемисову нисколько не шокировало.

— Кстати, не верьте, что меня турнули из органов за изготовление детской порнографии. Это поклеп, который, как мне кажется, был организован не без участия Ломакина. У меня действительно хранились карточки из бань и душевых комнат детских приемников и изоляторов, которые требовали ремонта. Но только для того, чтобы показать руководству, в каких условиях содержатся дети. Кого-то мои требования не устраивали, и карточки неожиданно появились в Интернете.

— И вы отомстили — открыли дом терпимости? — усмехнулся столь странной перемене занятий Катышев.

— Дальше все понеслось по наклонной, — согласилась она. — Я была обижена и хотела иметь кусок хлеба.

— А где Белоцерковский может хранить эти документы и картинки? — стараясь направить разговор в конкретное русло, спросил Полуяров.

— Вот уж не знаю! Может, в банковской ячейке. А может быть, в особняке за городом. Однажды он хвалился, что приобрел в комиссионном магазине какой-то удивительный сейф немецкого производства. С хитрыми замками. Скорее всего, в нем и хранит. После дефолта он и банкам не доверяет.

Она достала последнюю сигарету и скомкала пачку.

— Хотите, я распоряжусь, чтобы вам купили сигарет? — к удивлению Катышева, снизошел до милости полковник.

— Не стоит, — почтительно улыбнулась она, благодарствуя за заботу. — У меня в камере есть еще пачка.

А к вечеру обещали принести передачу. Я ведь курю сигареты только французского производства. Привыкла, знаете ли…

33

Войдя в кабинет, Катышев по спертому запаху и возбуждению товарищей понял, что одной поллитровкой дело не ограничилось. В кресле Кости, навалившись на стол и подложив под голову пачку с газетами, спал устроитель торжества Стас Варенцов. Слюна из приоткрытого рта стекала прямо на портрет Белоцерковского. Кивнув вошедшему Катышеву, Золотарев снова постарался отговорить майора, чтобы он отложил поездку в госпиталь до утра. Аргументы, что час поздний, прием посетителей окончен, больные отдыхают и появление Фочкина в нетрезвом виде Блинкову не доставит никакого удовольствия, не имели успеха. Подвыпивший Фочкин всегда становился упрямым.

— Да ты просто полный дурак, Коля! Ты себе даже представить не можешь, как обрадуется Серега Блинков, когда я ему расскажу о поимке акробата, — не соглашался майор. С третьего раза ему все же удалось попасть рукой в рукав куртки. — Вот если бы еще и лопоухого удалось найти, Блинкова вообще можно выписывать из госпиталя!

— А что, лопоухого не взяли? — морщась и стараясь больше не глядеть в сторону своего стола, спросил Катышев. Он взял свободный стул и сел спиной к Варенцову.

— Не было его, гада, на конференции. В бегах, сволочь! — ответил раздосадованный Фочкин, на миг забыв, куда он собирается. — Выпить хочешь, Катышев?

— А Малкина допросили? — не обращая внимания на предложение коллеги, спросил Катышев.

— Что его допрашивать? Пока сюда везли, он сам все рассказал, — без особого энтузиазма ответил Золотарев. — Обыкновенная шестерка. На побегушках при Белоцерковском.

— Хорошо, — перебил их разговор Фочкин и, застегнув «молнию» куртки, сел на стол Золотарева. — Я не еду в госпиталь! А что ты предлагаешь? Взять еще водки?

— Только не водки. Вина купим. И поедем к Ляле и Жанет. Черемисова и Малкин арестованы. Белоцерковский теперь не высунется. А значит, девушкам уже никто и ничто не угрожает. Есть повод отметить! Итак, предложение принимается? Ставим на голосование…

— Вы им скажете, что они свободны, и они тут же побегут на панель! — едко подвел заключение Катышев, прислушиваясь к торжественному храпу Варенцова.

— Зачем им на панель? А мы на что? — удивился Фочкин, уже согласившийся с предложением Золотарева.

— Ты не прав, Костик! — стукнул кулаком по столу Золотарев. — Жанет больше на панель не пойдет. Она мне слово дала! Едем, Фочкин!

— А этого писателя мне оставите? — оглянувшись, поморщился Катышев.

— А что, он кому-то мешает? Пусть спит. —