наведения красоты. Глаза и губы Черемисовой были слегка подкрашены, тональный крем тщательно растерт по коже лица, от нее даже исходил тонкий запах дневных духов. По многолетнему опыту общения с заключенны ми Полуяров знал, что схваченный за руку на улице и водворенный в камеру мошенник, вор или бандит вряд ли сможет получить с воли на другой день даже зубную пасту и щетку.

Она, получив приглашение занять свободный табурет, вежливо подчинилась, положила на стол дамские сигареты и вывернутую наизнанку газету, на развороте которой присутствовал ее собственный портрет. Даже близорукому Полуярову было видно, что текст был обильно разукрашен синими линиями, пунктирами и пометками капиллярного карандаша.

— Вы хотели меня видеть? — после недолгой паузы решил начать беседу Полуяров.

— Я вообще никого не хочу видеть. Но это необходимость. Если хотите — средство самозащиты.

— У вас есть полное право на адвоката, — подсказал полковник.

— Адвокат посилен защищать от прокурора, а мне нужна совершенно другая защита.

Катышев, расположившись в стороне от Полуярова и стараясь не вмешиваться в разговор, тихо кашлянул в кулак. Теперь он окончательно поверил, что беседа будет носить если не доверительный, то открытый характер.

— Я вас не понимаю, — слукавил Полуяров, требуя подробных объяснений.

— А что тут понимать? После того что здесь было опубликовано, — она накрыла газету ладонью, — Белоцерковский не только не станет мне помогать, наоборот, постарается откреститься и во всем обвинить меня. Он — во всем чистенький, он служит во благо отечества, а я за его спиной организовывала интим-са лоны, бордели, переманивала и торговала моделями. Этим самым достоянием отечества! Что уж тут не понять?

— Но ведь по существу и по тем записям, которые мы нашли у вас, так оно и было, — подал голос Катышев, пока полковник раздумывал над сказанным.

— Ох эти записи! Их бы не было! Жадный до денег Белоцерковский сам вел и от меня требовал конкретных отчетов. Я же прекрасно все могла держать в голове. Память меня никогда не подводила.

— Не подводила? А как вы с ним познакомились? — Задав вопрос, Полуяров облокотился спиной на серую панель стены, показал, что спешить ему некуда и он готов выслушать даже не относящиеся к следствию подробности.

— Я с ним не знакомилась. Нас свел Ломакин, которому показалось, что от такого сотрудничества будет больше пользы. И для нас и, уж конечно, для него самого.

— Ломакин — это тот самый подполковник, начальник управления милиции? — постарался уточнить Полуяров.

Черемисова вытащила тонкую сигаретку и закурила:

— Тогда он был всего лишь майором, руководил следственным отделом и постепенно прибирал к рукам интимные заведения, которые находились в его районе. Первой, кому он предложил помощь и покровительство за пятьдесят процентов от выручки, оказалась я. Кабальные условия, таких даже воры в законе не ставили, когда в начале девяностых годов курировали притоны и бордели.

— И вы согласились?

— А куда деваться? Ломакин кого хочешь обломает. — Она впервые улыбнулась, употребив удачный оборот. — Да и его мазохист-помощник и женоненавистник Ремизов… Если бы я их послала подальше, то билет на нары они бы мне запросто устроили. Сама бывший милиционер и понимаю, что сделать подставу, чтобы уличить в сутенерстве и в склонении к занятию проституцией, проще пареной репы. Но, честно признаться, выбора у меня не было. И я подумала, что спокойная жизнь, пусть под милицейской крышей, куда легче и безопаснее. В конце концов, даже на драконовских условиях дружить с Ломакиным и Ремизовым было выгоднее. Менты не только предупреждали об облавах, но и товар поставляли в наши заведения. Только бабки плати!

— Как они могли поставлять к вам… — Катышев хотел сказать «товар», но в последний момент, заменил другим словом, — девушек?

— Ха, как! В Москву в поисках лучшей доли и заработка слетаются девицы со всех концов бывшего СССР. Одни, чтобы подработать, сами выходят на панель, но их тут же подбирают работники отделов нравов. Других, за неимением регистрации, шантажируют патрули и постовые, третьих запугивают следователи. Иногда менты-лимитчики даже привозили из своих областей одноклассниц и передавали в отдел нравов на перевоспитание, за что от Ломакина получали вознаграждение. А Ломакин, пропустив их через «субботник», перепродавал мне.

— Но не каждая же сразу соглашалась работать в борделе или на улице? Жаловались, надо полагать? — не удержался от наивного вопроса Катышев.

— А что толку? Все жалобы опять-таки принимал Ломакин. А когда ушел на повышение, свое место закрепил за Ремизовым. Кстати, Ремизову принадлежала идея создать «штрафные роты». Это произошло после того, как он подхватил болезнь и вынужден был три месяца лечиться у венеролога. Одно время живое тело не признавал, пользовался только надувными куклами. Ему их дарили в дни рождения и милиции. — Она засмеялась, но тут же стала серьезной. — Ремизов — это еще тот садист! Когда куклы надоели, он на групповой секс запал. С плетками, палками. Словом, полный мазохист.

— Начальник отдела нравов округа? — попросил подтверждения Полуяров.

— Он, — кивнула Черемисова и снова закурила. — Я давно стала понимать, что у него с головой не все в порядке. Несколько квартир себе отхватил, разместил в них родственников, а живет как перст один.

— А как вы расплачивались со своими кураторами?

— То есть? — Словно не понимая вопроса, Мамка-Танька подняла голову и посмотрела на Катышева. — Налом, конечно. И в рублях, и в баксах, и в евро. На этот счет они непривередливые.

— Я имею в виду, деньги передавали из рук в руки?

— Это только с Белоцерковским можно было так запросто расплачиваться, — не могла не усмехнуться Черемисова от такой наивности. — И то на первых порах. Он мне — неугодную или приевшуюся модель, я ему — наличную монету. А с ментами подобные финансовые операции не проходили. Разве только со всякой шелупонью, в качестве патрульных сержантов. Но и тех Ломакин и Ремизов вскоре перевели на натуральную оплату. Раз в неделю они могли на полную катушку оторваться в любом заведении. Кроме элитного, конечно.

— Так как же? — словно просчитывая, как можно взять за руку преступников, переспросил Катышев.

— Да просто и без хлопот. Ремизов предпочитал снимать деньги с личного счета. А Ломакину отправляли посредством курьеров. Он любил получать вовремя и налом.

— Личным курьером?

— Каким личным! Это то же самое, что передавать взятку из рук в руки! Господа, — сказала она, на время почувствовав себя вернувшейся в круг своих элитных клиентов. — В Москве уже давно действует независимая курьерская служба, услугами которой пользуются все цивилизованные взяточники и взяткодатели. Вызываете представителя, передаете деньги и говорите, кому их надо вручить. Все — и дальше никаких проблем!

— И