Но об этом Долль думает лишь мимоходом — он с наслаждением выписывает переводы, с глубоким чувством облегчения вычеркивает имена кредиторов из списка, который всегда носит при себе. Пока что он не может заплатить всем, через неделю он получит в издательстве остаток задатка — и тогда положит конец всему этому безобразию!

Когда Долль час спустя выходит на улицу, бумажник у него опять тощий, но сердце, кажется, бьется громче и мощнее — так легко у него на душе. Он больше не думает о том, что на развалинах не растет ни травинки, он и развалин-то не замечает. Он освободился от тяжкой, давно мучившей его обузы, он ясно видит дальнейший путь… Внезапно он начинает торопиться — ему хочется поскорее вернуться домой. В эту унылую, грязную дыру — внезапно в своих мыслях он называет ее домом!

Посмотрите, как он заворачивает за угол и сразу всматривается в конец улицы — а там кипит жизнь! Перед его крыльцом стоит грузовик, дети помогают грузчикам таскать вещи — силы небесные, они как раз несут его книги! На полках больше не будет дыр, берлога превратится в дом — отныне все наладится! Он почти вприпрыжку мчится по улице…

Альма сидит в кресле, курит и командует грузчиками. Пока его не было, она успела отмыться от дорожной пыли и теперь снова имеет юный, цветущий вид…

— Ты не поверишь, — кричит она, завидев его, — но я полностью забила и грузовик, и прицеп! Привезла все-все-все! Больше туда ездить не понадобится. Прощай, мерзкое болото! Все твои книги здесь — ты рад? Я молодец?

Конечно же, он рад, он целует жену. Но тут же торопливо осведомляется: не найдется ли у Альмы сигареты?..

— Да хоть пачка! — восклицает она. — Бедный мальчик, неужели тебе так хочется курить? Вот, держи! У меня для тебя еще кое-что есть: в сумке две бутылки шнапса! Людям тоже дай хлебнуть, они поработали на совесть. Не морщись, я не транжира. Шнапс в нашем городишке дешев: бутылка меньше сорока марок! Кроме того, я возвращаю тебе всю сумму, которую брала на дорогу. И даже больше!

— Что?! — изумляется он. — Как это ты возвращаешь всю сумму?! И даже больше! По железной дороге нынче что, бесплатно возят, а гостиницы сами платят постояльцам?

— Все гораздо проще! — смеется она. — Я распродала хлам, который не влезал в машину. Всякое старье, которым мы сто лет не пользовались: матрасы, деревянная мебелишка. А теперь давай выпьем за то, чтобы жизнь отныне становилась только лучше. Будем!

Они чокнулись и выпили. Она с удовольствием потянулась.

— Ох, как хорошо выпить после этой бесконечной пыльной дороги! Как я рада, что все позади! И что я со всем справилась! Мы грузились до трех ночи — да, представь себе, работали не покладая рук, можешь еще разок поцеловать меня в знак благодарности! Как же я счастлива!

Он поцеловал ее, это избалованное дитя, которое готово было разделить с ним его путь — путь работы и строжайшей экономии. Он смотрел, как она улыбается, излучая счастье, молодость и здоровье, и радовался достигнутому.

Поздно вечером Долль возвращается в больницу, чтобы переночевать там в последний раз. На следующее утро он окончательно переберется на свою тихую улочку и начнет заново отстраивать семейный очаг. Он здоров, он хочет работать, он верит в будущее. А ведь невозможно верить в собственное будущее, если не веришь в будущее своих близких, знакомых, всего народа, если не думаешь о человечестве. Он верит, что они выстоят, что Европа поднимется из пепла, потому что верит, что поднимется сам.

Апатия наконец-то отпустила его, он больше не лежит в воронке. И «Большая тройка» тут ни при чем — таинственным образом растут его силы, он сам карабкается наверх, он уже наверху. Он славит жизнь, долгую, столько раз оскверненную, и тем не менее прекрасную жизнь! Все страны снова будут процветать, и Германия тоже выздоровеет — любимая, несчастная Германия, захворавшее сердце Европы.

И теперь, в этот поздний час, шагая по улицам Берлина, Долль впервые ощущает, что на самом деле наступил мир. Он идет мимо уцелевших домов, мимо развалин, листва шелестит над головой, и он счастлив. Он достиг гармонии с самим собой. Достиг равновесия. Он здоров — здоров и готов к мирной жизни.

Жизнь продолжается, и они преодолеют все трудности, раз уж им посчастливилось столько пережить — и выжить. Жизнь всегда продолжается, даже среди руин. Руины не важны — важна только жизнь. Жизнь — это когда в центре города, среди искореженных камней, пробивается травинка. Жизни нет конца.

И возможно, люди даже вынесут какие-то уроки. Вынесут уроки из собственных страданий, слез, крови. Одни будут учиться с неохотой, другие — с опаской, третьи — с воодушевлением. Но в конце концов все поймут, что теперь жизнь неизбежно пойдет по-другому — даже мыслить придется иначе…

Долль, во всяком случае, готов учиться. Он видит убегающий вперед путь, знает, каковы его ближайшие шаги, — работа, работа и еще раз работа. Дальше пока мрак, но сейчас для всех немцев будущее покрыто мраком, и об этом он думать не станет. В последние годы все они научились жить до востребования, сегодняшним днем — так почему бы этот навык не использовать сейчас? Жить и работать! Вот и весь секрет!

Вечерний ветерок ласково колышет кроны. Долль, маленький человек, чувствует дыхание бескрайнего мира. Остановившись под деревом, он слушает шепот ветвей. На самом деле листья шуршат, потому что движется воздух. Только поэтому. Других причин нет. Но этого достаточно. В последние годы у него никогда не было времени постоять под деревом, вслушаться в шелест листвы. Теперь он может себе это позволить, потому что наступил мир — мир! Пойми и прочувствуй это, человек: тебе больше не нужно убивать и разрушать. Отложи оружие — наступил мир!

ПИННЕБЕРГ УЗНАЕТ ВАЖНУЮ НОВОСТЬ О БАРАШКЕ И ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Уже начало пятого, — отметил про себя Пиннеберг. Обаятельный светловолосый молодой мужчина стоял в ожидании возле дома 24 по Ротенбаумштрассе.

Они с Барашком договорились встретиться здесь без четверти четыре, а на часах уже пять минут пятого. Отрывая взгляд от циферблата, Пиннеберг заметил на двери дома 24 табличку, на которой было выведено:

«Нормально! Только начало пятого! — подумал он. — Вот закурю, и Барашек точно появится, а впрочем, курить не стоит — хватит на сегодня необоснованных трат».

Он огляделся. Дома вдоль Ротенбаумштрассе расположены только в один ряд. Дорога, засаженная деревьями, ведет к набережной Штрелы, полноводной в этом месте, поскольку совсем недалеко отсюда ей предстоит влиться в Балтийское море. Свежий ветер, дующий с реки, наполняет воздух свежестью и звуками шелеста листвы.