и шить по-прежнему не умела, но зато теперь хотя бы никто не ругался и не проклинал за испорченные нитки. Идэ и её дочерей я больше не видела: видимо, Вальгард уж слишком походил на отца, раз одного разговора хватило, чтобы отбить её желание пересекать порог нашего дома.

Эймунд оказался требовательным и дотошным учителем, который сначала попросил пересказать всю известную мне историю богов, отчего я тут же завыла, но делать было нечего.

— По легендам мир был создан из тела огромного великана Имира, который породил множество детей, состоящих из ётунов, великанов, асов и ванов. Самый хитрый и могущественный из них — Один — однажды решил присвоить мир себе, посчитав, что отец не справляется с ролью создателя и покровителя. В ходе долгой и кровопролитной войны Имир был убит вместе с ётунами, и к власти пришли асы и ваны во главе с Одином. Они поделили девять миров между собой, оставив некоторые из них великанам, двергам и альвам. Самым малым уцелевшим народом были ваны…

— А знаешь ли ты почему? Или твоя наставница не рассказывала тебе? — перебил Эймунд. Что-то неуловимое и непонятное в его голосе и взгляде заставило напрячься и покачать головой, боясь реакции:

— Линн не рассказывала. Точнее обмолвилась, что ходят разные мифы, и никто не знает, какой из них истинный, мол, ванов вообще родилось крайне мало, или же болели они часто. Но, полагаю, у тебя есть своё мнение на этот счёт, — предположила я, слыша его смешки.

Эймунд криво улыбнулся и бросил взгляд на небо, где парил Ауствин. Мы сидели на берегу, спрятавшись за валунами от любопытных глаз, и волны фьорда шуршали камешками подле ног. Лёгкий и тёплый ветерок скользил по округе, невесомо касаясь одежды, и отправлялся дальше в сторону моря. Весеннее солнышко приятно согревало, а повсюду разносился аромат распустившихся цветов.

— Мне говорили, что асы и ваны не любили друг друга, постоянно ссорясь. Ваны не хотели признавать власть асов и потому пошли на них войной, в результате чего большая часть из них погибла, оставляя в живых Ньёрда, Фрейю, Фрейира и… — он осёкся, и я тут же повернулась к нему, ожидая пояснений, но их не последовало. Значит, показалось, — Оставшиеся ваны решили заключить союз на выгодных им условиях: сейд в обмен на свободу и независимость. Так, Фрейя обучила Одина и сделала его зависимым.

О том, что колдовство пошло от богини любви и плодородия, я знала, однако никто ещё не называл Всеотца зависимым. Впрочем, в этих словах была логика, пусть и жестокая. Получалось, что без уроков Фрейи никто бы не научился пользоваться сейдом и не познал его мощь, а она раскрыла секрет в обмен на собственную жизнь. Было ли это равноценным обменом — знали только боги.

Познания мои, видимо, удовлетворили Эймунда, который дальше расспрашивать об истории сотворения мира не стал. Интересовали его познания обрядов и подношений каждому из богов, а также молитвы, которые мы обычно возносили великим, уповая на их помощь и благодать. И только спустя пару дней поняла, к чему нужны были все эти расспросы. Эймунд ведь говорил, что обряды как бы рушат естественный сейд и грубо вторгаются в его мерное течение. Песнопения и жертвы — всё это было нужно для тех, кто просто не умел слушать и понимать жизнь такой, какая она есть. Была ли в этом вина годи, вёльв и колдунов — Эймунд не знал.

Однажды он попытался научить одного жреца видеть и слышать сейд, за что получил удар кинжалом по лицу и рваный шрам.

— С тобой было иначе, — признался он на другой день, всё также сидя на том берегу. — Считай, колдовством, сейдом или интуицией, но понял, что ты, как и я, видишь мир иначе, поэтому и нуждаешься в помощи. Тогда на пристани ощутил такую мощь, исходившую от тебя, что, казалось, будто весь мир в одночасье лопнет от переизбытка магии, поэтому решил помочь.

— Но ты всё же бросил меня, — упрекнула я, покручивая меж пальцев амулет. И хоть сначала хотела носить его реже, помня о словах вёльвы про Герду и её историю с кулоном, потом передумала, понимая — это единственное, что осталось на память о Роте и Олли.

Эймунд возмутился:

— Недоведущая, я никогда не бросал тебя. Когда меня не было рядом, за тобой приглядывал Ауствин. И прежде, чем ты изречёшь очевидную глупость, я не зачаровывал его — это кощунство и издевательство. Животные умнее многих людей, Астрид. Сокол просто избрал тебя хозяйкой, другом, и ничего иного.

Я хотела ему верить, но в столь быструю привязанность Ауствина и его чрезвычайную чувствительность к моим переживаниям — сложно было принять. Однако иного объяснения, очевидно, никто бы не дал.

Наши уроки проходили через день: сначала Эймунд рассказывал про сейд и его возможности, а после учил видеть его, чувствовать и даже управлять. Давалось сложно, но я упорно старалась. Помня чудодейственные свойства сейда, рискнула предположить, что восстановилась после падения тоже благодаря колдовству, и оказалась права. По крайней мере также считал и колдун. Однако объяснения, почему моё нутро сопротивлялось магии Тьодбьёрг, он не дал: лишь одни догадки о защитной реакции. Амулет в глазах Эймунда был сильной семейной реликвией, передаваемой из поколения в поколение, а вот моя способность как бы накалывать руки и обжигать людей и вовсе его не впечатлила — списал всё на сейд, который пока что всё ещё плохо слушался меня. Без помощи колдуна видеть нити было сложно: ему постоянно приходилось напоминать мне контролировать дыхание, следить за разыгравшимся воображением и наконец закрывать глаза, позволяя проникать в память мира благодаря его мощи. Злилась, бесилась и хотела просто выть от собственной беспомощности, но Эймунд терпеливо повторял одно и то же, помогая стать лучше и сильнее.

И я почти забыла даже о Ран, видение с которой ещё не обсудила с Эймундом, и страшный сон с гибелью Сигрид и Дьярви, если бы он не приснился мне вновь. Я проснулась, тяжело дыша, а образы путались в памяти, искажая увиденное. Вновь битва, крики, смерть, но было что-то ещё, не дававшее покоя. Казалось, оно осталось где-то в памяти, вот только я не могла дотянуться.

Дрожащими руками налила себе кружку воды, пытаясь собраться, но, как назло, не получалось ничего, кроме призыва головной боли. Конечно, всё можно было бы списать на разговор с Лив накануне, когда она призналась, что её отец не хотел отпускать Сигрид в набег. Об истинной цели его мы могли только