попался, если бы не Кейа, страдающая от бессонницы и решившая помочь.

Погрузкой занималась пара воинов в несколько подходов, поэтому времени незаметно подглядеть внутрь припасов было мало. Удача была на стороне брата: один из ящиков был неплотно закрыт, и, поддев его крышку ножом, он увидел слитки серебра и ткани, в которое были завёрнуты драгоценности и мешочки с травами. Однако воины вернулись быстрее, чем ожидал Вальгард, и если бы не Кейа, наблюдавшая за всем из-за валунов, то брата точно бы поймали. Она мигом подала знак, и они тихо вернулись обратно.

— Честно сказать, кроме Ивара, она была единственной, кто вселял в меня веру в людей, и я благодарен ей за помощь, — признался он. — Кейа сказала, что подозревала незаконную торговлю и то, что ярл специально подбадривал своих людей, которых ей потом приходилось буквально вытаскивать из лап Хельхейма.

— Берсерки и им подобные ведь всегда употребляют отвар из мухоморов перед боем. Хочешь сказать, это нечто иное?

— Да, Астрид, гораздо серьёзнее, — признался Вальгард. — Не знаю, где именно они раздобыли эти травы, но явно не в Риваланде. Мне приходилось продолжать играть роль сурового проверяющего, а вечерами распивать пиво и медовуху с ярлом, который очень быстро пьянел и любил молоденьких служанок. В день своего рождения он притащил вино, привезённое из Дальних стран, и предложил тот самый порошок из трав.

Эйрик купился на поведение Вальгарда и провозгласил его своим названным братом, от которого не может быть секретов. Ярл поверил, что Ледышка всецело предан Дьярви и посвящен во все его планы, а потому свободно болтал, распивая вино, которого у него было непозволительно много, и лапал девушек, не стесняясь и всё предлагая отраву. Схватить такого в его же собственном гнезде — дурное решение, что закончилось бы смертью Вальгарда, поэтому он решил ждать и слушать, и терпение его вознаградилось сполна.

Ярл вместе с Дьярви готовили покушение на Сигурда, намереваясь сбросить на него камни в начале летней большой охоты. Обвалы на Тролльтинде случались, поэтому бывали и несчастные случаи, на что и был расчёт. В то же самое время стало бы известно и про «чёрные» драккары, на которых постоянно перевозили драгоценности, отвратительные порошки и молодых людей, похищенных из родных домов. Конунг, что одобрял такие перевозки своей родовой печатью, точно не пришёлся бы по душе многим, и среди населения начали бы разжигать смуту. И к грядущему кровавому месяцу земли Риваланда были бы усыпаны трупами, над которыми бы возвышался верный и порядочный Дьярви и его сын Вальгард.

— Как печать Харальда попала в руки Эйрика, догадайся сама, — устало произнёс брат, потирая переносицу. — Ивар выяснил, что в землях Воронов часто наведываются Змеи, веселясь и куража несколько недель подряд, привозя много награбленного добра из Дальних земель. Думаю, так и нашлись все эти отвратительные ядовитые травы. Ивар подозревает, что Змей используют как наёмников, и всем этим вполне может заправлять Дьярви. Это отвратительно, Астрид.

Мурашки бегали по коже от одной мысли, что готовилось произойти. Конечно, отцу было плевать на меня и мои страдания, когда в его голове зрел план переворота и убийство родного брата.

Делиться с кем-либо секретами Вальгард боялся, однако выбора не было, и Ивар оказался посвящённым в тайну. Они раздумывали над планом побега и обличения врагов, как прилетел сокол с известиями о моей болезни. Увидев шанс, Вальгард тотчас решил покинуть Хваланд на торговом драккаре ради охраны, а Тихий отправился на обычном. Люди Эйрика были недовольны таким раскладом, но смолчали и поверили речам ярла, что громко кричал о верности Вальгарда.

По возвращении Ледышка попросил Ивара проследить за Видаром и его поселением, учитывая всё произошедшее, а после наведаться к Тролльтинд. Опасения брата подтвердились: торговый драккар действительно разгрузился у Утёса, оставляя там злополучные ящики, а на горных тропах были замечены люди Змеев. Тогда же Вальгард упросил Рефила проверить все одалы близ Тролльтинд, намекая, что готовится что-то страшное. Хирдман хоть и был дружен с Дьярви, однако всегда предпочитал держаться в одиночку, поэтому спорить не стал и отправился с верными людьми якобы на запад, а после повернул на восток, как они и условились с братом.

— Харальд не знает, а отец боится, — Вальгард осушил второй бурдюк, топя в хмеле тревоги и переживания. — Думаю, твой колдун узнал про тёмные дела Видара, за что и был наказан. Всё сложилось бы иначе, если бы не Эймунд: я бы пробыл в Хваланде до середины осени и ничего не мог бы поделать. Дьярви никто не заподозрил бы в обвале горы, ведь он наверняка пробудет в походе до середины лета. Но вмешались вы, и чёткий план дал осечку. И я честно не знаю, Астрид, чем всё это закончится теперь.

И не говоря больше ни слова, он вышел на улицу, усаживаясь на пороге. Тревожить его покой я не решилась, понимая, что груз тайны тащит его на дно моря, где поджидал Ёрмунганд. Мне стало дурно: как бы всё сложилось, если не я? Понятно, отчего Дьярви ненавидел меня: столько времени строить планы, а потом они осыпаются, как камешки каирна.

— Утбурд стал первым сломавшимся колышком, недоведущая, — вдруг произнёс Эймунд, вновь вольно гуляющий в моей голове. — Но ты должна понимать одну простую истину, о которой забыл Дьярви: всё тайное становится явным.

Глава 11

Отъезд Дьярви символизировал тишину и благодать, которой дышал каждый уголок Виндерхольма. Никогда ещё солнце не сияло столь ярко, а ветерок ласково не перебирал листья деревьев, щебеча с птицами на тонких ветвях. Даже запах рыбы на Старой пристани раздражал меньше, напоминая, что это часть жизни, от которой никуда не деться, если хочешь есть.

Однако даже чарующая красота весны не могла успокоить круговорот мыслей, с которых начинался и заканчивался день. Выходило, что Дьярви на протяжении нескольких лет занимался «чёрной» торговлей, поставляя дурманящие травы и продавая людей в рабство, наплевав, что они были рождены свободными. Наш богатый дом и роскошные одежды были приобретены на грязные и окровавленные монеты, что отец воровал из запасов конунга. Я кривилась, глядя на расшитые гобелены, платья и украшения, однако Вальгард лишь отмахнулся со словами, что обратно их всё равно не вернёшь, а значит, «пользуйся и не думай много». С одной стороны, совесть изводила и доказывала, что это неправильно, но с другой — даже если отдать половину богатств беднякам, то они, скорее всего, всё тут же спустят на выпивку, а не на нормальную жизнь.

Следовать советам брата