Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 28
Давать и брать
Мы можем давать и можем брать. Это круговорот. И если между «давать» и «брать» равновесие, то нам хорошо. Кто только дает, но не может брать, тот чувствует себя истощенным в этом круговороте. А кто только берет, но не может давать, чувствует себя плохо.
До самого обеда я занимался тем, что прорабатывал найденные в лесу решения, чтобы от имени Драгана преподнести их офицерам на сегодняшней встрече… Такой как бы бизнес-блеф. Я просто осмотрелся дома: что мне понадобится, чтобы изложить решения правдоподобно? Большой палец Драгана и пара газетных страниц.
Оставшееся время до встречи с офицерами я провел, планируя свое профессиональное будущее.
Я был так называемым универсальным юристом — с полным юридическим образованием. Это предполагает для себя каждый студент-первокурсник юридического факультета. Но правда в том, что и универсальный юрист может заниматься чем хочет, только если у него богатые родители. Впрочем, если у тебя богатые родители, то заниматься чем хочешь можно и с образованием чертежника, или путевого обходчика, или вообще без какой бы то ни было квалификации. Однако плотность отпрысков богатых родителей среди первокурсников юридического факультета несравнимо выше, чем среди чертежников или путевых обходчиков.
Я не был ребенком богатых родителей. И мог быть только «адвокатом». И прежде всего в области «уголовного права» и «экономики». Поскольку последние десять лет я проверял, нравится ли мне быть наемным работником — нет, не нравится, — то сейчас я наконец хотел проверить, каково это — работать на себя. Если я переживу тридцатое апреля, то уже первого мая сниму офис на два-три кабинета, лучше всего неподалеку от квартиры, неподалеку от дома моей дочери и неподалеку от ее будущего детского сада.
Здание, в котором располагался детский сад «Как рыбка в воде», отвечало этим требованиям не только с географической точки зрения. Благодаря моему мастерству, которое я проявил в переговорах о выселении, все помещения, за исключением детсадовских, были свободны. Поэтому я решил поближе осмотреть пустующие помещения на верхних этажах и отправился на автобусе к месту назначения.
Там и в самом деле были чудесные офисные помещения с высокими потолками, лепниной, раздвижными дверями и классным паркетом. Этот дом стал бы непревзойденным элитным борделем. Уж Драган набил руку на таких вещах. Но как бы там ни было, теперь большой палец его правой руки был у меня и я сам мог решать, что случится с этим недвижимым имуществом. А что может быть лучше собственного офиса, расположенного над дочкиным детским садом?
Я не спеша прогулялся по трем пустующим этажам и мысленно уже обставлял офис, переговорную, игровую комнату для Эмили. Я уже собирался заняться приемной с телевизором и удобными диванами, когда зазвонил телефон. Это был Петер, глава убойного отдела. Я очень надеялся, что этот звонок никак не будет связан с пальцами, а только с ручными гранатами.
— Привет, Петер, что нового?
— Я просто хотел держать тебя в курсе дела по взрыву твоего служебного автомобиля.
— У меня нет служебного автомобиля.
— Хорошо, твоего бывшего служебного автомобиля. Взрыв произошел из-за ручной гранаты.
У меня от сердца отлегло. Но я сделал вид, что удивлен. Что далось мне с трудом, так как я получил эту информацию самостоятельно еще накануне посредством нескольких разрядов тока.
— Из-за ручной гранаты? Это как?
— Примитивное, но эффективное запальное устройство. Ручную гранату прилепили изолентой к обтекателю заднего колеса. Чека была соединена проводом с ободом колеса. Малейшее движение колес вырвало бы чеку из гранаты, и тогда… бум!
— С технической точки зрения звучит просто, но с эмоциональной — сложно.
— Могу тебе сказать три вещи: во-первых, твоя граната была такой же, какую подкинули в квартиру фрау Брегенц в четверг и какая взорвалась на парковке в пятницу.
Итак, теперь даже Петер мог просчитать, что за нападением на меня стоял Тони. Но доказательств у него не было.
— Во-вторых, гранату расположили так, что она не убила бы водителя. Если бы кто-то хотел тебя убить, то нужно было крепить гранату к обтекателю переднего колеса.
— А в-третьих?
— В-третьих, я бы с удовольствием переговорил с тобой с глазу на глаз.
— Хорошо. Где?
— А ты сейчас где? Я подъеду.
— Я как раз в одном из зданий Драгана. Хердерштрассе, сорок два. Не знаю, есть ли поблизости кафе…
— Какой этаж?
— Как это — какой этаж? Я на третьем, а что?
— Буду через десять секунд.
Удивленный, я отложил мобильник в сторону и услышал приближающиеся по деревянной лестнице шаги. Через пять секунд в прикрытую дверь постучал Петер и вошел.
— Ты что тут делаешь? — спросил я изумленно.
— То же самое могу спросить и я.
— Я смотрю недвижимое имущество своего клиента. Сказал же.
— А я смотрю на жертв твоего клиента.
— Я, возможно, жертва нападения с гранатой, но все же не жертва своего клиента.
— В городе происходят и другие преступления, не связанные с гранатами.
— Вот как?
— Тяжкие телесные повреждения, вымогательство, клевета, компьютерное мошенничество…
Я считал, что донос со стороны хипстеров с цокольного этажа исключен. Они точно знали, что до выходных у них еще есть время упаковать свои вещи и сообщить родителям о передаче предприятия новым владельцам. Если это не так, то они на краю полного профессионального краха.
Я кивнул:
— Ага. И именно поэтому ты что-то вынюхиваешь именно в детском саду.
— Ну, просто ложная тревога. Жена одного из акционеров сегодня утром позвонила нам и хотела поговорить с сотрудником, который занимается Драганом Серговичем. А это я.
— И чего она хотела?
— Сказала, что вчера вечером двое людей господина Серговича угрожали ее мужу и избили его. У него сломан нос и выбит зуб. К тому же ему грозились сломать ногу и оклеветать его фирму, если он не передаст свои акции этого детского сада господину Серговичу.
Сломан нос и выбит зуб… Это был хипстер с электронной трубкой. Я не удивился, что эта рохля плакалась своей жене.
— Это довольно неприятные утверждения. Но есть ли свидетели?
— Ну вот тут-то и начинается смешное. Я просто поехал к этому человеку, который как раз освобождает свой офис в детском саду, здесь внизу. И он совершенно ничего не помнит.
— И нос у него не сломан?
— Да нет, сломан. И зуба нет. Однако он твердо уверяет, что упал с лестницы, ведущей в подвал,