Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ровно на третий день прибегает утром, после утрени, Евфимий и кричит:
– Отец Серафим, отец Серафим, лом, лом поднялся!
Радостный, он держал наш драгоценный лом в руках. Оказывается, когда Евфимий утром пошел к проруби и с большим трудом все-таки проломал лопатой лед и опустил ведро в воду, ведро наткнулось на что-то твердое. Звук был как от удара железа, и ведро застряло. Посмотрел он и видит: наш лом, снизу по диагонали, как копье, воткнулся в корку льда. Радости нашей не было предела! Ни на секунду мы не сомневались, что нам помог владыка Иоанн (Максимович). Спасибо ему! Эту историю я рассказал владыке Марку Берлинскому (Арндту), он тоже очень любит Максимовича и вовсе не удивился этому чуду. Разве можно удивляться? Ведь это величайший святой ХХ века.
Иоанн Босой, помоги!
Со мной произошел случай, который мне запомнился. Прихожу как-то после параклиса, усталый, домой, в свою одноэтажную боржомскую резиденцию. Монахиня Анна, которой было за шестьдесят, начала готовить трапезу.
– Сейчас, владыка, я вас покормлю курочкой [75], сегодня принесли, домашнюю, – вся сияя, говорила она мне.
– Ну, курочка так курочка, – ответил я, зашел к себе в комнату, взял молитвослов и начал читать акафист святому Николаю Чудотворцу. «Святителю Николае, моли Бога о нас», – громко читаю я. «Курочка, ой хорошая курочка», – слышу восклицания матушки Анны. Я продолжаю читать. «Ох, курочка вкусненькая получилась, ох, аппетитная», – кряхтит из кухни матушка Анна. «Господи, да что это!» – думаю я; тут еще и запах жареной курицы дошел. Уф, уф, даже слюнки потекли. А я ведь проголодался за весь день. «Святителю Николае, моли Бога о нас», – опять громко, нараспев продолжаю я. «Ой, как вкусно, ой, ой! Владыка будет доволен», – не унимается матушка Анна. Мне уже не до акафиста: вроде читаю, а мысли мои вокруг жареной курицы. Перед глазами стоит она, сочная, вкусная-превкусная.
Еле дочитал акафист, закрыл молитвослов и быстро иду в трапезную.
– Ну, где она, ваша курица? – спрашиваю матушку Анну.
– Сейчас, дорогой владыка, сейчас, – довольная, она поворачивается, чтобы принести тарелку с курицей.
Я сижу за столом, взял вилку, нож и жду. Вдруг слышу ужасный крик матушки Анны:
– Брысь, брысь, ой, Господи, что это такое! Ой, не могу, помогите!
– Что, что случилось? – вскакиваю я и вхожу в малую трапезную, где у нас кухонная плита.
Оказалось, что именно в ту секунду, когда матушка Анна хотела взять тарелку с курицей, через открытое окно заскочил огромный соседский кот и, нагло схватив мою вкусную курицу, спрыгнул во двор. Устроился поудобнее около клумбы с цветами и спокойненько облизывал свой трофей! Главное, совершенно бесстыдно смотрел на меня и продолжал есть.
Хотел я было со злости запустить в него камнем или чем-нибудь еще, а потом сам же и рассмеялся. «А ведь меня святой Николай Чудотворец смирил, чтобы я об акафисте и молитве больше думал, а не о жареной курице», – подумал я.
Матушка Анна долго не могла в себя прийти. А кот соседский брюхо набил, мурлычет, усы облизывает и как бы дает мне понять: «Мяу… вот вам, епископам, и курочка, вот вам и жареная, нечего святого Николая обижать». Эх, чудно ведь, сразу и не поверишь. Ну, прости, святитель Николае, больше не буду.
Отец Виталий до своего священства был полицейским. И тогда, как и сейчас, Гела (так звали его до пострига) был скромным и немного наивным и любил проповедовать о Боге задержанным в камере предварительного заключения. Обычно он дежурил у телефона ночью. Когда оставался один на работе, брал в руки Евангелие, открывал форточку камеры и рассказывал заключенным об Иисусе, независимо от того, кто там сидел – вор, пьяница или случайно попавшийся драчун. Всю ночь напролет – ведь спать нельзя, а проповедовать можно. Многие и сейчас это помнят.
Как-то звонят в дежурную часть полицейского участка в Боржоми, а у телефона тогда был наш Гела. Слышит он вопль бабушки:
– Помогите, Ирму и Мзию убили, ой, убили!
– Кого убили, где убили? – заволновался Гела.
– У озера, Ирму, Мзию, – плачет по телефону бабушка.
Звонит Гела начальству:
– Два трупа в деревне, срочно вызываю наряд.
Вызвали наряд полиции, два «виллиса» с автоматчиками, впереди полицейские в «Жигулях» с мигалкой и сиреной. Приехали в ту деревню, где эта бабушка жила, начали спрашивать, где трупы. Оказалось, что бабушка имела в виду двух своих коров – Ирму и Мзию, а Гела по телефону про коров-то и не расслышал. Кто-то задрал этих коров, может, звери. Никто не знал. Махнули рукой, обиделись полицейские – так гнали, а тут коровы. Это все Гела, дежурный виноват. Нет, из Гелы полицейский не получится, говорили они. Ну и слава Богу! Зато священник получился что надо. О сем свидетельствую я, Серафим.
Был у меня друг Карло. Знакомы мы были еще со студенческих лет, когда я учился в Художественной академии. Он всегда был каким-то странным. Потом он работал учителем в средней школе. Когда я ушел в монастырь послушником, ему это не очень понравилось, поскольку в Бога он до конца не верил. Прошло время, я стал иеромонахом, о Карло я начал забывать. И вдруг он явился неожиданно в наш монастырь и сказал:
– Отец Серафим, скоро женюсь, ты мужик добрый, купи мне брюки и туфли, ты же сам хотел, чтобы я женился.
– А ты вправду женишься? – спросил я.
– Конечно, ведь мне уже за тридцать пять. Уже и невесту нашел, – заверил меня Карло.
– Ну что же, хорошо, что женишься, может, и верующим станешь, – согласился я. – А сейчас давай помолимся святителю Николаю, чтобы денег нам дал.
– Ладно, ладно, только денег дай.
Время было неспокойное, в монастыре денег не было, и я с трудом за несколько дней смог собрать нужную сумму. Всех, кого мог, просил пожертвовать деньги, чтобы Карло стал семейным человеком. Ну, слава Богу, нужную сумму собрал и отдал ему. Он уехал довольный.
Несколько дней спустя Карло приезжает из Тбилиси нарядный: новые брюки, новые туфли.
– Ну, спасибо тебе, Серафим, настоящий ты мужик, – поблагодарил меня Карло.
– Не меня благодари, а святого Николая, он чудотворец, он тебе денег достал, – ответил я ему, показав рукой на икону святого Николая.