Анатолий Васильев: «Народ шел, может быть, даже в большей степени, чем на Газовскую выставку. Они тянулись к дворцу культуры. „Невский” змеевидными очередями, огражденными турникетами. Проходили на выставку какими-то порциями. У художников был праздник».

После триумфального успеха выставки в ДК «Газа», а через год выставки в ДК «Невский» казалось, наступила относительная свобода, и художники будут выставляться с таким же триумфальным успехом. Но начались заморозки, надо было ждать еще больше 15 лет.

Нонконформисты пугают ленинградские власти своей сплоченностью и несговорчивостью. Да и народ вместо того, чтобы подвергнуть осмеянию чуждое советской идеологии искусство, ломится в залы окраинных ДК. Налицо диссидентское движение, одобряемое массами. Надо принимать меры, и эти меры не заставили себя долго ждать. «Чекисты призваны бороться за каждого советского человека, когда он оступился, чтобы помочь ему встать на правильный путь».

Анатолий Васильев: «Были погромы мастерских, мою мастерскую разграбили, разломали; еще у нескольких человек подожгли, разграбили. Власти после выставки в ДК „Невский” начали мстить».

Юлий Рыбаков: «После этого начались гонения на художников: мордобой на улицах, увольнения с работы, увольнения с учебы».

На Газо-Невских выставках сформировалась группа еврейских художников «Алеф». Однако уже через год власти ее уничтожили.

Юрий Календарев: «Скажем, армянскому искусству в Советском Союзе нормально, или там грузинскому, или там, я не знаю, какому хотите, якутское искусство есть, а вот еврейского искусства нет. А мы кто?»

Татьяна Корнфельд: «На квартире Жени Абезгауза была собрана первая квартирная выставка еврейских художников, вызвавшая совершенно неожиданный для нас результат. Мы пробовали считать народ, стоявший в очереди на лестнице квартирного дома. Посчитали, что порядка 3–4 тысяч человек посетило ее меньше чем за неделю, конечно, она была закрыта».

В то время на квартире писателя Вадима Нечаева и его жены Марины Недробовой на Среднеохтинском проспекте начинают выпускать самиздатский журнал «Архив», посвященный искусству

Вадим Нечаев: «В каждом номере было от 40 до 60 оригинальных фотоснимков, примерно весь текст вместе с фотографиями занимал 40–50 страниц и издавался тиражом 10 экземпляров».

В 1975 году Нечаев и Недробова организуют на своей квартире музей современной живописи. Там проходит конференция «Нравственное значение неофициальной культуры», материалы которой публикуются на Западе.

Вадим Нечаев: «Музей провел 6 выставок, и всё проходило как-то удивительно гладко, хотя я информацию о деятельности музея, поскольку пресса не могла же ее давать, давал через иностранных журналистов, в Москве: такая-то выставка в такой-то день и по такому-то адресу открывается в рамках частного музея Нечаева и Недробовой. И вы представляете, это доходило, практически выставку посещали примерно до 2 тысяч человек».

Но квартиру Нечаева и Недробовой подожгли. Музей и журнал прекратили существование. Супруги эмигрировали.

23 мая 1976 года сгорел художник Евгений Рухин, пожар произошел в художественной мастерской. Рухин был не только одним из лучших художников Газо-Невской культуры, он был еще очень ярким лидером и организатором. Художники приписали смерть Рухина козням Комитета государственной безопасности и решили протестовать, организовать выставку памяти Евгения Рухина.

Е. Рухин

Юлий Рыбаков: «Мы решили, что сделаем ее у Петропавловской крепости. Сообщили властям о том, что мы будем это делать, пригласили их. Но вместо работников культуры, нас встретила милиция, выставка была разогнала. Потом была еще одна попытка, и вот тогда второй раз это была попытка организации, собственно, хеппенинга, а не выставки, потому что мы понимали, что собственные картины, даже пронести на территорию Петропавловской крепости не сможем. Тогда мы решили, что экспонатами той выставки будут те лица, те организации, которые будут мешать проведению выставки».

30 мая 1976 года прохожие, туристы, которые шли в Петропавловскую крепость, могли наблюдать в Александровском парке (тогда он назывался парком Ленина) страннейшее зрелище. От станции метро «Горьковская» двигалась редкая цепочка, состоявшая из художников с полотнами под мышкой. Время от времени из-за деревьев выдвигались какие-то люди, они хватали художников и запихивали в рядом стоящие машины, часть из них милицейские, а часть без всяких опознавательных знаков.

Анатолий Васильев: «Когда мы приближались к парку Ленина, в серых плащах стояли люди с микрофонами, передатчиками, и они передавали: „Художник проходит сюда, вот они подходят дальше”, как бы передавали от дерева к дереву, прослеживали наш путь, и около Иоанновского моста стоял кордон милиции и маленькие ГАЗ. И они спрашивали: „Что вы несете?” – „Картина”. – „Какая картина?” Я говорю: „Моя картина”. – „Это украденная вами картина!” – „Как украдена? Вот, подписана, моя фамилия здесь”. – „Нет, мы разберемся в милиции”. Раз – и туда, в воронок. Нас отвезли на Скороходова. Мне запомнилось, как мы приехали, и два часа никто не приходил. Потом пришли штатские и стали просматривать наши картины. „Что у вас?” – „Ну, у меня картина ”Солнечное затмение”” – „Так, все идите, всё нормально”».

В ночь на пятое августа 1976 года двое художников устроили своеобразный протестный перформанс, который был по достоинству оценен Комитетом госбезопасности

Юлий Рыбаков: «Вместе со своим товарищем, художником Олегом Волковым, мы ночью вышли к Петропавловской крепости и на стене Государева бастиона оставили большую длинную надпись, романтическую такую: „Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков”. За эту надпись, а также участие в диссидентском движении я на 6 лет отправился за полярный круг».

Надпись Рыбакова и Волкова на стене Петропавловской крепости

В 1976 году посажен художник Вадим Филимонов, организовавший у себя дома выставку «Современная религиозная живопись». В 1977-м лагерный срок получила поэтесса Юлия Вознесенская, тесно связанная с независимым художественным движением. В 1979-м по нелепому обвинению арестован и осужден Георгий Михайлов, коллекционер и организатор выставок неофициального искусства. Суд принял беспрецедентное решение о конфискации и уничтожении принадлежащих ему картин как предметов, не обладающих материальной ценностью.

Анатолий Васильев: «Время было довольно шизофреничное. Все друг друга крыли: „Ты стучишь!”. Бесконечные разговоры об этом – вообще что-то фантастическое. Петербург Андрея Белого. Конечно, были провокаторы, четко мы так никого и не определили, кто есть кто, но ощущение, что есть постоянная слежка, где-то происходит фиксация, господствовало в нашей среде».

Владимир Овчинников: «Мне трудно комментировать действия КГБ, конечно, но судя, скажем, по тем редким профилактическим беседам, которые проводились, их очень „огорчало” наше знакомство с дипкорпусом. Это их очень обижало, и они очень жаловались и были в претензии».

Глеб Богомолов: «Огромную помощь оказывали нам консульства, которые располагались в Ленинграде: и французское, и немецкое, и американское. Дипломаты все-таки чиновники, и они никогда не были богатыми людьми. Они были наши реальные друзья, что-то