запас эфира из накопителя. От такого быстрого расхода энергии внутри броненосца стало ощутимо теплее, так что я скинул камзол и вытер вспотевший лоб.

— Прохор, давай на вторую точку.

— Слушаюсь, Константин Платонович!

Пока машина шагала вперёд, я вернул башню в походное положение. Нет, с этим надо что-то делать! Крутить её вручную слишком тяжело и медленно. Эдак в бою и не поспеешь за целями. Впрочем, я даже знаю, на какой связке Знаков сделать привод для башни.

— На месте, Константин Платонович!

— Глуши движитель.

Я повернул рукоятку, включая магический щит, и сполз вниз. Вместе с Прохором мы пробрались мимо пышущего жаром накопителя, открыли кормовой люк и сбросили верёвочную лестницу. Спустившись на землю, я оглядел броненосец и довольно улыбнулся. Отличная машина! Сейчас проведём последнее испытание, внесём доработки — и можно передавать опричникам.

Прохора я отправил к зрителям, а сам отошёл от машины на сотню саженей и встряхнул руками. Размял пальцы и метнул в броненосец огненный всполох.

Бух! Огонь растёкся по магическому щиту и рассеялся в воздухе. Не делая пауз, я метнул ещё пять штук, получив тот же результат. Щит стоял крепко, не прогибаясь ни на вершок.

Отлично! А теперь последний штрих и заканчиваем. Анубис легко поделился силой, я свернул её в тугой комок и швырнул стандартный армейский «молот». По моим расчётам заклятье должно было снести щит и как максимум оторвать одну механическую ногу. Но я ошибся, и эффект вышел совершенно неожиданным.

Штаддах!

«Молот» с хрустом ударил в щит и рванул так, что пришлось упасть на землю, прикрывая голову руками. Комки сырой земли осыпали меня с ног до головы, а на поле кое-где загорелась жухлая трава. А когда я, отплёвываясь и матерясь, поднялся, броненосец стоял без единой царапины. И щит! Щит был на месте, всё такой же целый и непробиваемый.

* * *

Пришлось вернуться и забраться в броненосец, чтобы проверить состояние накопителя. Шесть седьмых! Ровно столько эфира в нём было после всех испытаний. «Молот» не смог выбить даже трети от заряда, несмотря на свою мощь. Однако, я вам скажу. Это что же получается, можно поставить ещё больше «батареек» и спокойно ходить в атаку против Талантов? Над таким результатом надо хорошо подумать, чтобы не наворотить потом дел.

Выключив щит, я вылез из машины и вернулся к зрителям. Встречали меня криками, овациями и поздравлениями. Я улыбался, кивал и жал руки опричников. Не дав насладиться минутой триумфа, Лукиан подхватил меня за локоть и отвёл в сторону.

— Отрок, — он строго посмотрел мне в глаза, — твой адский механизм надо уничтожить.

— Что⁈

— Разобрать на детали и закопать в лесу. А чертежи сжечь и пепел развеять.

— Вы в своём уме? В него куча сил вложена, а вы разобрать хотите.

— Отрок, — монах зашипел на меня, — ты только подумай! Во что превратится война, если такие чудовища в армии появятся? Бойня! Настоящая бойня, а не война! Никакого благородства, сплошное смертоубийство! Война — это битва Талантов, а не техники…

— Отец Лукиан, вы давно на войне были? — Пришла моя очередь посмотреть на него тяжёлым взглядом. — Вы видели, что сейчас происходит? Где там благородство, когда «молотом» целые шеренги солдат убивают? Когда полк стоит под ударами пушек, а командир приказывает «стоять и умирать» — это благородство? Вы были в полевом госпитале после сражения? Видели, как хирурги отнимают раздроблённые руки-ноги? Это благородство вы имеете в виду?

Монах закашлялся.

— Ты это, не сравнивай…

— А мой броненосец разбирай не разбирай, через сколько-то лет другие деланные маги придумают что-то подобное. Прогресс не остановить, как ни старайся. Одна такая машина выкосит десяток Талантливых магов. С вами, может, и не справится, а обычных прихлопнет, словно мух. Простите, отец Лукиан, но время Талантов уходит.

Он посмотрел на меня, ничего не сказал, развернулся и пошёл к усадьбе. Спина его выражала презрение к технике, деланной магии и ко мне лично. И в то же время Лукиан обречённо горбился, понимая, что я сказал правду.

* * *

Доделки шестиногого броненосца заняли ещё пару дней. Прохору пришлось менять конструкцию двух суставов на передних ногах, а я прикрутил к башне привод и увеличил ёмкость накопителей. Не успели «батарейки» полностью зарядиться, как опричники стали меня изводить просьбами отдать им машину. С горящими глазами они прослушали инструктаж, прочитали технику безопасности и принялись с остервенением гонять броненосец по полю. С ними же катался и Мурзилка — он укладывался на горячий накопитель эфира и лежал там весь день, даже ухом не дёргая при выстрелах.

Зарядившие дожди никого не смущали. Святогор месил грязь на поле, периодически бухало орудие, а я наблюдал за этим праздником жизни из ворот мастерской.

— Экую машину мы с вами соорудили, Константин Платонович, — качал головой Прохор, жуя соломинку и глядя на броненосца. — Как думаете, дойдёт она, если бы случилось, до Мурома?

— А чего не дойти, дойдёт.

— А до Москвы?

— Да и до Москвы, пожалуй. Только масло надо будет доливать в суставы.

— А до Петербурга, Константин Платонович, думаю, не дойдёт.

— До Петербурга?

Я улыбнулся, представив боевую машину возле Летнего дворца. Если таких броненосцев будет штук пять или десять, то никакая гвардия не сможет вякнуть. Заходи, бери что хочешь, сажай кого надо на государственные табуретки. Если, конечно, будет такое желание.

— До Петербурга, Прохор, пока ей рано идти.

Каждый вечер я проверял накопитель, и ни разу заряд эфира не опустился ниже половины. Ай да Урусов, ай да ёшкин сын!

— Константин Платонович! Константин Платонович!

В мастерскую ворвался запыхавшийся, мокрый от дождя Афонька.

— Что случилось?

— Там… Это…

— Афонька, отдышись и скажи нормально.

— Там. Приехала.

— Кто?

— Татьяна. Вся как барыня, в платье красивом…

Недослушав, я выбежал из мастерской. Не обращая внимания на дождь, кинулся по дороге к усадьбе, на ходу смахивая с лица капли. Птицей взлетел на крыльцо и рванул на себя входную дверь. В прихожей притормозил, глянул в зеркало и пригладил ладонью мокрые торчащие волосы. Сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение, и вошёл в гостиную.

Глава 30

Татьяна Алексеевна

Казалось бы, прошёл всего месяц, но Таня успела измениться. Неуловимо, в каких-то мелочах, вроде бы незаметных. Наклон головы, манера речи, улыбка, умение держаться за столом. Всё это складывалось,