спектакле об этом великом событии. Слева красуется стоящий в непринужденной позе молодой элегантный Геракл со всеми своими причиндалами — львиной шкурой, палицей и луком. Растопырив пальцы, он осторожно пробует коснуться прикованной кисти Прометея. Тот не знает, почему Зевсов орел еще не прилетел, и, чувствуя чье-то приближение, с трудом, насколько позволяют оковы, повернулся туда. Но ни мертвого орла, падающего с окровавленной грудью, ни своего освободителя он пока не видит. Горестная гримаса не сходит с его лица.

Все остальное — околичности, смысл которых недостаточно ясен. Может быть, прекрасная печальная женщина, которая стоит по другую сторону арки, протянув руку к Прометею, — его мать (по одной из версий мифа — Гея)? Может быть, левее Геракла Афина, сидящая в полном вооружении и с венком, приготовленным скорее для своего любимца, нежели для Прометея, выведена на сцену, чтобы напомнить об Афинах, где в честь Прометея устраивали праздники? Может быть, мальчишка-Аполлон, сидящий правее Геи нагишом с лавровой веткой в руке, присутствует здесь только затем, чтобы намекнуть, что Геракл, прежде чем поразить орла, не забыл помолиться божественному лучнику? Еще туманней смысл фигур в нижней части росписи. Так или иначе связаны они с Тартаром, куда падает мертвый орел. Скорее всего, под Прометеем поднимается из-под земли Персефона с крестообразным светильником, под Гераклом сидит Деметра с красивым цветком, ниже Геи расположилась забавная Фурия, наряженная охотницей и вооруженная парой копий[338].

Заключить в арку существо, обреченное на гибель, — прием, использовавшийся южноиталийскими вазописцами, вероятно, под впечатлением от сценических постановок. Известно несколько таких изображений Андромеды, прикованной к скале[339]. Есть, однако, существенная разница между страданиями Андромеды и Прометея. Пока Андромеду не освободил Персей, она изнывала в ожидании чудовища, которое вскоре явится пожрать ее. Бесконечно длящейся пытки, которой подвергал Прометея чудовищный орел, она не знала. Огненная арка, к которой прикован Прометей, заставляет острее переживать жесткость телесного страдания.

В нижней части кратера между фигурами разбросаны прорастающие из земли цветы с вкраплениями красной краски. Это «прометеев цвет», соком которого Медея велела Ясону натереться, чтобы стать неуязвимым перед меднорогими огнедышащими быками, которые, по замыслу ее отца, должны были погубить героя:

Вырос впервые тот цвет, когда проливалась по капле Там на Кавказских горах орлом-кровопийцей на землю Кровь Прометея-страдальца, бессмертная красная влага[340].

ГЕРОИ И ЦАРИ

Геракл

Хотелось бы мне превратиться в аэда, чтобы пропеть Гомеров гимн Гераклу:

Зевсова сына Геракла пою, меж людей земнородных Лучшего. В Фивах его родила, хороводами славных, С Зевсом-Кронидом в любви сочетавшись, царица Алкмена. Некогда, тяжко трудяся на службе царю Еврисфею, По бесконечной земле он и по морю много скитался; Страшного много и сам совершил, да и вынес немало. Ныне, однако, в прекрасном жилище на снежном Олимпе В счастье живет и имеет прекраснолодыжную Гебу. Славься, владыка, сын Зевса! Подай добродетель и счастье[341].

В «Илиаде» Зевс, очнувшись от сна, в который погрузила его Гера ради спасения ахейцев, гневно ее отчитывает:

Или не помнишь тот день, как с высокого неба повисла? Две наковальни к ногам прикрепил я, надевши на руки Крепкую цепь золотую, — ты же в тучах висела в эфире. Все на пространном Олимпе тогда возмутилися боги, Но, подступив, не могли развязать. И кого ни хватал я, Взявши, с порога небес я швырял, и летел он, покуда Падал на землю без сил. Но и этим в душе не смирил я Скорби своей безутешной о богоподобном Геракле, Ибо ты, злое замыслив, гнала его морем бесплодным, Сильную бурю поднявши при помощи ветра Борея[342].

Сам отец богов называет Геракла богоподобным и не щадит богов, возмутившихся жестоким наказанием Геры. Ибо Геракл — любимый его сын.

Он и эллинами любим. Пиндар говорит о нем: «герой и бог»[343], и это не фигура речи. Геродот сообщает об эллинских городах, в которых воздвигнуты по два храма Гераклу: «в одном храме ему приносят жертвы как бессмертному олимпийцу, а в другом — заупокойные жертвы как герою»[344]. Но и вне культа Геракл

воспринимался как безотказный помощник, к которому обращались по всякому поводу. На домах писали: «Сын Зевса, славный победами Геракл, живет здесь. Да не войдет сюда никакое зло».

В Геракле «божественное в образе человека было близким — не прекрасный „аполлоновский“ образ, противостоящий человеку, а увлекающий за собой пример»[345].

Но эллинские поэты, как ни удивительно, до второй половины VII века до н. э. не создали ни одного значительного произведения, в котором бы рассказывалось специально о Геракле[346]. Поэтому художники творили образ Геракла по своему усмотрению. Без авторитетного словесного описания воображение работало свободнее, чем при изображении богов.

Самое знаменитое из ранних изображений Геракла экспонируется в археологическом музее Афин. На шейке большой погребальной амфоры, расписанной в последней четверти VII века до н. э. Мастером Несса, Геракл убивает кентавра Несса, попытавшегося изнасиловать его невесту Деяниру (ил. 130).