Прометей

Нигде не почитали Прометея так истово, как в Афинах. Ежегодно в день посвященного ему праздника «гончары и кузнецы, проживавшие в предместье Афин — Керамике, гасили огонь в своих печах и горнах в ожидании, когда бегуны, зажегшие свои факелы от огня у алтаря Прометея в роще героя Академа, вновь принесут божественное пламя в их мастерские»[329]. Праздник так и назывался — «Прометеи».

Древнейший Прометеев сюжет из представленных в расписной керамике — освобождение титана Гераклом — видим на фрагментах афинского скифос-кратера, расписанного около 620 года до н. э. Мастером Несса (ил. 124), который первым из афинян освоил коринфскую чернофигурную технику вазописи и прославился за пределами Аттики. Зевс был вынужден позволить Гераклу убить чудовищного орла, каждодневно расклевывавшего печень прикованного Прометея, и расковать его, потому что только Прометей знал, на ком Зевс не должен жениться, чтобы не быть свергнутым сыном от этого брака. Освобождение Прометея было платой Зевса за раскрытие этой тайны[330].

Мастер Несса изобразил страстотерпца в профиль, лицом влево. Он приторочен к высокой опоре. Руки связаны за спиной, ноги резко согнуты и прижаты к торсу. Сесть Прометею не на что, и ни распрямиться, ни лечь он не может, обреченный вечно терпеть усталость колен и боль выворачиваемых рук. У него низкий лоб, короткий нос, немного отклоняющийся от вертикали лба, тяжелая нижняя часть лица с выпяченными губами, борода, неотделимая от косм, спадающих на плечо. Рисунок глаза непоправимо поврежден, но его можно вообразить по аналогии с круглым птичьим глазом Геракла, расправляющегося с Нессом на афинской погребальной амфоре, о которой поговорим в главе, посвященной Гераклу.

Ил. 124. Мастер Несса. Кратер. Ок. 620 г. до н. э. Выс. 111 см. Афины, Национальный археологический музей. № 16384. Реконструкция

Силуэт Зевсова орла массивнее силуэта жертвы. Размах наполовину сложенных крыльев, показанных как бы снизу, равен высоте фигуры Прометея. Мастер с удовольствием вырисовывал силуэт орла, покрывал чешуйчатым орнаментом плотный рыбообразный корпус и передние части крыл, процарапывал по лаку оперение их концов и хвоста, распущенного для плавного спуска, расцвечивал перья мазочками пурпура.

В тот самый момент, когда хищник, распустив когти, раскрыл крючковатый клюв, предвкушая кровавую трапезу, в его толстую шею втыкается стрела, в правое крыло — вторая. Кровь брызжет, заливает крыло. Над глазом взметнулись морщины боли.

Геракл, припав для верности прицела на колено, натянул тетиву с третьей стрелой. Впечатление, будто Прометей находится между освободителем и мучителем, не позволяя им видеть друг друга, обманчиво. Приглядитесь к земле. Она передана двумя тонкими линиями. Ноги Прометея опираются на ту, что повыше, а ноги Геракла — на нижнюю. Стопа героя заслоняет стопы Прометея. Геракл крупнее бога. Он — на первом плане, Прометей на втором. Поразительно ранний пример изображения эффекта перспективы!

Ил. 125. Мастер Аркесилая. Килик. 550‐е годы до н. э. Диаметр 20 см. Ватикан, Григорианский Этрусский музей. № 16592

К пятидесятым годам VI века до н. э. относится маленький лаконский килик в Григорианском Этрусском музее Ватикана, внутри которого Мастер Аркесилая изобразил обращенных друг к другу Атланта и Прометея (ил. 125). Это иллюстрация к «Теогонии» Гесиода:

Держит Атлант, принужденный к тому неизбежностью мощной, На голове и руках неустанных широкое небо Там, где граница земли, где певицы живут Геспериды, Ибо такую судьбу ниспослал ему Зевс-промыслитель. А Прометея, на выдумки хитрого, к средней колонне В тяжких и крепких оковах Кронид привязал Громовержец И длиннокрылого выслал орла: бессмертную печень Он пожирал у титана, но за ночь она вырастала Ровно настолько же, сколько орел пожирал ее за день[331].

Прометей сухощав, легок и, как ни удивительно, безбород. Рядом с косматым бородачом Атлантом выглядит юным. Откинутые назад локоны открывают высокий крутой лоб. Длинный нос не слишком отклоняется от линии лба. Немного нависающая верхняя губа и слабый подбородок придают лицу наивность. Огромное круглое око под высокой бровью может показаться зеркалом страдания, если забыть, что двадцатью годами ранее с легкой руки Софила такими моноклями обзавелись вполне благополучные олимпийцы. Разве что в легкой вертикальной вытянутости Прометеева ока, в отличие от безупречного кружка Антеева, можно видеть симптом того, что Прометею приходится хуже, чем старшему брату.

Манера Мастера — резкая, грубоватая, так что вещица эта не столько интересна мне художественной ценностью, сколько озадачивает темой, выбранной для украшения: что за удовольствие пить из чаши, на дне которой видишь кровь из расклеванной орлом груди Прометея, привязанного к колонне, а перед ним Атланта, пытающегося правой рукой вслепую защититься от поднявшейся за его спиной змеи, тогда как левой ему приходится поддерживать в шатком равновесии давящий на голову небосвод?

Я ищу объяснения не в исключительной жестокости Мастера Аркесилая и/или заказчика росписи. Когда видишь подряд две жертвы Зевсовой тирании, страдание каждой из них неизбежно обесценивается, низводится на уровень атрибута самой жертвы. Как в наглядном пособии, Прометея не перепутаешь с Атлантом. Сомневаюсь, что их мучения вызывали глубокую эмпатию у заказчика и исполнителя росписи. А если вазописец был равнодушен к тому, что испытывают Прометей и Атлант, то острота восприятия жестокости притуплялась и у тех, кто пил из килика. На первый план выступали другие свойства изображения. Например, доверчивый Атлант мог оказаться объектом циничного черного юмора: Прометей, освобожденный Гераклом, научит его обмануть Атланта, когда тот принесет яблоки из сада Гесперид. Сострадание к страдальцам вытеснялось удовольствием, с которым симпосиаст опустошал расписной сосуд.

В краснофигурной вазописи сюжеты мученичества Прометея и его освобождения утратили популярность. Как и другие мифические VIPs, он настолько облагообразился, что не столько собственный его облик, сколько атрибуты и контекст изображения позволяют понять, что перед нами великий филантроп, а не, предположим, его гонитель Зевс.