Наконец дверца закрылась, и слуга убрал складную лестничку. Кучер щелкнул кнутом. Карета дернулась и сдвинулась с места, постепенно набирая скорость. Никто не произносил ни слова.

Ехали мы быстро: после жаркого засушливого лета грязи на дорогах не было, шестерка лошадей неслась вперед, не сбавляя темпа, и мили пролетали незаметно. Мы не разговаривали, поскольку леди Квинси была погружена в свои мысли и почти всю дорогу только глядела на пейзажи за окном. Мне и самому было о чем поразмыслить. Особенно меня занимали мысли о Кэт Ловетт. Можно ли надеяться, что у Доркас ей ничто не грозит? Помогая беглянке, я совершаю ужасную глупость, так зачем же я это делаю? И как мне поступить с Кэт, если расследование затянется надолго?

Стивен спал – или, во всяком случае, закрыл глаза и ушел в себя. Огромные отеки на шее искажали тонкие черты его лица: казалось, будто золотуха – зловредный червь, заползший под кожу несчастного ребенка и постепенно превращающий его в чудовище. Я осознал, что мои собственные шрамы – мелочь, едва ли стоящая внимания, и мне тут же стало стыдно, что я так жалел себя.

От Лондона до Кембриджа больше пятидесяти миль – расстояние слишком дальнее, чтобы без неудобной спешки преодолеть его за один день в карете с упряжкой из шести лошадей. На ночлег мы остановились в Пакеридже, в харчевне «Сокол». Деревенские жители показывали на Стивена пальцами и, пересмеиваясь, глазели и на его темную кожу, и на раздувшуюся шею, пока я не заставил их заткнуться.

Леди Квинси ужинала в отведенной ей комнате. Я уже собрался трапезничать за хозяйским столом внизу, но тут ко мне подошла ее горничная и пригласила меня отужинать с ее светлостью. В комнате горели свечи, занавески были задернуты. Леди Квинси успела переодеться. За едой мы с ней говорили о разных пустяках. Но после ужина она отослала слуг прочь.

– Итак, сэр, – произнесла леди Квинси, играя с яблоком и катая его по скатерти, будто шар. – Вас послали за мной следить?

– Я сопровождаю вас по приказу короля, мадам. Мне велено исполнять любое ваше распоряжение.

– И докладывать его величеству о каждом моем шаге?

– Да, мадам.

Она принялась чистить яблоко.

– Что ж, по крайней мере, вы честный человек.

– Утверждай я обратное, вы бы мне все равно не поверили.

– Значит, если не честный, то, во всяком случае, умный.

Комплименты леди Квинси подозрительно напоминали лесть.

Я осведомился:

– Позвольте узнать, каковы ваши планы?

– Завтра во второй половине дня мы будем в Кембридже. Я бы хотела, чтобы вы отнесли письмо джентльмену, который там проживает. В Иерусалиме.

Услышав это название, я вздрогнул, однако постарался скрыть волнение.

– В Иерусалиме, мадам? – будто без всякой задней мысли переспросил я.

– В колледже. Джентльмен, о котором идет речь, член совета.

– Разумеется.

Я почуял опасность. Похоже, леди Квинси предприняла это путешествие не просто для того, чтобы доставить письмо: ее дело наверняка каким-то образом связано с планом доктора Рена, который я обнаружил в записной книжке Хэксби.

Я произнес:

– Говорят, в Иерусалиме собираются строить новую часовню.

– Неужели? – устало произнесла леди Квинси. – В колледжах все время что-то строят. Удивительно, как они только находят время для науки.

На следующее утро, когда мы уезжали из «Сокола», леди Квинси дала мне свой кошелек и велела уплатить все, что с нас причитается.

Хозяин постоялого двора, изрядно обогатившийся благодаря нашему визиту, рассыпался в любезностях. Пересчитывая полученные деньги, он спросил меня, встретился ли я с другом.

– С другом? С каким другом?

– С джентльменом, который заезжал к нам позавтракать, сэр. Он, так же, как и вы, направляется в Кембридж, однако этот джентльмен спешил и не мог задерживаться. Не знаю, успел ли он до отъезда найти вас и ее светлость.

– Любопытно, кто бы это мог быть? – произнес я. – Говорите, джентльмен уже уехал?

– Как только лошади были готовы, они со слугой отправились дальше. Они путешествуют на перекладных, а значит, до Кембриджа доскачут быстро.

Моя тревога возрастала.

– Как выглядел этот человек?

– Высокий. Судя по речи, северянин. А больше я никаких примет не запомнил. И слуга у него тоже крупный, только не в длину, а в ширину. – Хозяин постоялого двора выставил руки перед собой, изображая большой живот. – Жаль его коня.

– А у этого толстяка была при себе старая кавалерийская шпага?

– В самую точку, сэр, – подтвердил хозяин. – Так вы и вправду их знаете. Я сказал его хозяину, что сегодня вы будете ночевать в «Розе». Полагаю, там вы с ним и увидитесь.

– Похоже, что так.

Я поднялся наверх, гадая, за кем из нас едут Епископ и его слуга – за леди Квинси или за мной. И зачем герцог Бекингем пустил своих людей по нашему следу?

Леди Квинси попросила меня отправить вперед форейтора, чтобы тот доехал до таверны «Роза» и предупредил, чтобы нам отвели там комнаты. Пообедали мы в дороге и до Кембриджа добрались ко второй половине дня. Несмотря на внушительные здания, городок был невелик. Он располагался в низине, и улицы были плохо вымощены.

Я не стал рассказывать леди Квинси про Епископа: эту новость я решил держать при себе, пока не разберусь в ситуации. Если у ее светлости есть от меня секреты, почему бы и мне не завести свои?

В таверне леди Квинси вызвала меня в свою комнату, пока ее горничная Энн разбирала вещи. Стивен раскладывал их по местам, выполняя распоряжения горничной. Плотно сбитый мальчик двигался очень ловко.

Ее светлость протянула мне письмо, о котором говорила накануне вечером. Оно было адресовано преподобному господину Уорли из колледжа Иерусалим.

– Будьте очень осторожны с этим письмом, – велела леди Квинси. – Не отдавайте его никому, кроме самого господина Уорли. И постарайтесь доставить послание как можно быстрее.

Несмотря на распоряжения леди Квинси, я задержался в харчевне у бочки с пивом, чтобы пропустить кружку, – от дорожной пыли у меня пересохло в горле. А впрочем, причина моей неторопливости была не только в этом. Не люблю, когда меня используют как пешку в темных делах, о которых мне ничего не известно. Королю, Чиффинчу и леди Квинси угодно, чтобы я служил им со слепой преданностью, будто пес хозяину. Однако преданность – это одно, а слепота – совсем другое, и в подобных обстоятельствах она сродни глупости.

Хозяин таверны корпел над счетами у себя за столом. В это время дня гостей в таверне мало, и он был рад выпить со мной пива.