– Попомните мои слова – только имущественное положение идет в счет. И моей племяннице придется с этим согласиться. – И гранд-дама подкрепила это веское замечание грозным кивком, после чего обвела комнату взглядом василиска, словно выискивая несогласных.

Генриетта вежливо кивала, хотя, судя по выражению ее лица, ее собственное мнение на этот счет было не столь однозначно.

Антония наблюдала, как Филипп прилагает свое немалое обаяние, чтобы оторвать Генриетту от собеседницы. Когда ему удалось увести Генриетту, они захватили с собой поджидавшего их у двери Джеффри. Распрощались с хозяевами и все вместе спустились к экипажу.

Подсаживая Антонию, Филипп услышал, как его кто-то окликнул.

Он обернулся и увидел Салли Джерси, которая с игриво-лукавым видом подходила к своему экипажу. Он сухо поклонился ей. Ее светлость была не единственной, кто с любопытством на них поглядывал. Усаживаясь в экипаж, Филипп только пожал плечами. Через пару недель или даже раньше они вернутся в поместье, и пристальное внимание общества перестанет иметь значение. По крайней мере, ему не нужно будет помнить о нем всякий раз, когда решит просто улыбнуться Антонии. Эта перспектива день ото дня становилась все заманчивее.

Скрывшись в полумраке кареты, он с облегчением откинулся на сиденье.

Антонию, сидевшую напротив, тоже укрывала темнота. Как и Филипп, она была погружена в свои мысли. Девушка также испытывала гордость и удовлетворение. Теперь она знала, как вести себя в качестве его жены в глазах общества. Она предстала на суд самой придирчивой хозяйки высшего света и не допустила ни единой оплошности. Больше не нужно бояться сделать неверный шаг – она уже не подведет Филиппа.

Под его руководством ее знания, понятливость, чуткость многократно возросли.

Она остановила взгляд на его лице, украдкой оглядела всю его полускрытую темнотой фигуру, такую массивную и вместе с тем элегантную. Ее внимание привлекла бриллиантовая булавка в его галстуке, мерцавшая в тусклом свете звезд.

Теперь Антония не сомневалась, что сумеет стать ему идеальной супругой – именно такой, какую он хотел, в какой нуждался и какую, без всяких сомнений, заслуживал. Она постоянно чувствовала его поддержку. В каждом его слове и поступке проявлялось его чуткое внимание, не переходившее границ приличий.

По крайней мере, на публике.

Глаза ее задержались на бриллиантовой булавке…

Его поведение наедине не вписывалось в ее представление о традиционных отношениях между супругами в свете. До тех пор пока она не признала существование такой очень приятной вещи, как страсть. Раньше она не ведала ни о чем подобном, но отныне именно страсть овладевала ею всякий раз, как они оставались наедине. Антония наконец-то признала, что это было неотъемлемой частью их отношений – ведь она, в конце концов, уже не была больше девочкой, а стала взрослой чувственной женщиной.

При этой мысли по ее спине легко пробежали мурашки. Она резко выпрямилась и перевела взгляд на проплывающий за окном городской пейзаж.

Несмотря на то что ей временами внезапно делалось трудно дышать и сердце начинало биться часто-часто, Антония не была столь наивна, чтобы путать любовь и страсть. Слова Филиппа, сказанные три дня назад в парке, непринужденные и откровенные, неожиданные, позволяли заглянуть в будущее. Но даже самые пылкие молодые барышни – например, Катриона – не приняли бы его признание за настоящее объяснение в любви. Филипп просто подтвердил, что испытывает к ней симпатию и ему приятно быть в ее обществе.

Это ее несколько удивило. Антония снова посмотрела из-под ресниц на его неподвижную фигуру напротив. Ей представлялось, что для мужчины с его репутацией другие женщины и дамы должны были оставаться более предпочтительной компанией.

Может быть, он исправляется? Интересно, каково это – убедиться, что именно она способствовала произошедшим в нем переменам?

В душе Антонии пробудилась надежда. Однако она расправила плечи и решительно подавила ее. Это не входило в заключенную между ними сделку и не являлось частью общепринятого в свете брака. Это вообще, признаться, никак ее не касалось.

Какая-то часть ее язвительно смеялась, но Антония не обратила на это внимания. Ее цель – она еще раз строго напомнила себе – стать идеальной супругой, не создающей мужу излишних трудностей за пределами подведомственной ей сферы.

Твердо сосредоточившись на этой мысли, она вошла в холл Рутвен-Хаус. Еенриетта и Джеффри уже стояли на лестнице, поглощенные беседой. Улыбнувшись Каррингу, Антония скользнула в библиотеку.

Устроившись в своем обычном кресле, Антония обратила взгляд на кушетку напротив камина. Она появилась здесь с неделю назад, и с тех пор каждую ночь Филипп увлекал ее туда, а потом и в свои объятия. Сурово оборвав воспоминания, она напомнила себе, что нет ничего примечательного в поцелуях помолвленной пары.

Золотисто-зеленые глаза Антонии потемнели от захлестнувшего желания, она затрепетала.

Филипп замешкался в дверях – Антония слышала, как он разговаривает с Каррингом. Потом он шагнул в комнату и встретился с ней глазами.

– А вы прекрасно освоились в обществе! Я всегда знал, что вы способная ученица. – Изящно склонившись, он поворошил поленья в камине. В бликах пламени его каштановые волосы приобрели бронзовый оттенок, каждый локон заблестел словно глянцевый.

Антония с безмятежной улыбкой откинулась в кресле.

– Ведь у меня был замечательный учитель, разве не так? Сомневаюсь, что в одиночку смогла бы так храбро выступить против драконов.

Филипп распрямился и приподнял одну бровь.

– Вы мне льстите, моя дорогая.

Стук в дверь возвестил о приходе Карринга со стаканом молока. Антония с улыбкой взяла его. Карринг налил Филиппу его бренди и вышел, оставив их наслаждаться напитками.

С присущей ему грацией Филипп опустился в кресло у камина. Наступила тишина. Антония с удовольствием чувствовала, как теплое молоко изгоняет напряжение, сковавшее плечи. Покой медленно окутывал ее. Она смежила веки.

Филипп, задумчиво покачивая бокал в руке, неторопливо разглядывал ее. Его глаза скользили по ее обнаженным плечам, по тяжелым складкам роскошного вечернего платья, сшитого из бледно-зеленого шелка – кстати сказать, всего несколько часов назад оно заставило многих женщин тоже позеленеть. Антония не надела на бал жемчуг, и ее шея и кремовая кожа над глубоким декольте остались соблазнительно неприкрытыми. Даже не украшенные никакими драгоценностями, они привлекали больше взглядов, чем бриллианты леди Дарси-д'Лайсл. В мягкой округлости ее грудей чувствовалась нетронутая невинность, останавливающая нескромные комментарии мужчин.

Филипп беспокойно шевельнулся в кресле. Антония моргнула.

– Что случилось?

Филипп медленно поднял бровь.

– Я уже готов признать, что женщинам с вашими данными следует запретить показываться на публике без драгоценностей.