выдали шубу, а мне — пальто, которое не налезало на костюм Вейдера, и я накинул его поверх.

Снег все падал. Протоптанные дорожки к ресторану замело, и мы остались под козырьком. Закусив губу, Рина протянула мне пакет. Я заглянул туда, достал золотистый мяч, недоуменно повертел в руках.

— Там кнопка, — объяснила жена.

— Ага…

Щелк! Крышка откинулась, я вынул коробочку, тоже закрытую. Щелк!

В ней лежало что-то непонятное. Какая-то бумажка с двумя полосками… И тут до меня дошло. Как и то, что способ контрацепции, который используют очень многие мужчины, мне не подходит. Видимо, растерянность отразилась на моем лице, и Рина испуганно распахнула глаза.

— Это правда? — зачем-то спросил я и, прежде чем Рина ответила, обнял ее, подхватил и закружил.

И только сейчас обрушились чувства. Я поставил Рину, прижал к себе и поцеловал.

— Самый лучший подарок. И какой срок?

— Маленький. Полтора месяца. УЗИ подтвердило. Так что это точно.

Мысленно я прокрутил время вперед и сказал:

— Август. Ты родишь в августе… А меня не будет рядом, потому что Лига Евро…

Она закрыла мой рот ладонью.

— Ничего. Не увидишь меня толстой.

— В том и дело! Я хочу видеть тебя толстой. Хочу знать, когда малыш начнет пинаться и переворачиваться… И не смогу. Хочу терпеть твои капризы!

И снова я растерялся, почувствовал себя виноватым, ведь сборы национальной сборной — в феврале. Команда обновленная, не сыгранная, спорная и молодая — футбольный мир гудит, стоит на ушах, кто-то пророчит грандиозный провал, кто-то — прорыв. Краем уха я слышал, что к отбору игроков приложили руку одаренные, в том числе один небезызвестный, что сидит с нами за столом, и Витаутыч, открывший миру Самата Бекханова. Вот откуда он знал, что парень так раскроется?

Первый товарищеский матч — в гостях у итальянцев, первого марта. Потом — игры у нас. После — опять сборы и товарняк в Германии. И все лето — бешеное: мотаться в Европу и обратно, а связи-то с Союзом нет: железный занавес!

— Мы справимся, — улыбнулась девушка. Жена. Мать моего будущего ребенка.

Глава 2

2. Над пропастью

Второго января Рина нанесла визит вежливости матери и родственникам, никому из них ничего не сказав о своей беременности. А новогодние каникулы мы провели вместе, сперва дома, потом поехали в Москву, наряженную и сияющую. Посмотрели шоу голограмм на манежной площади: известные певцы и музыканты были, как живые, в том числе те, кто не дожил до наших дней. Походили по музеям и достопримечательностям.

Погода стояла праздничная: небольшой мороз и снег, много белого пушистого снега. Рука любимой женщины в моей руке. Детишки в разноцветных куртках, использующие дорожку как каток, скоро и у нас будет такое маленькое чудо.

В первые дни после того, как узнал об интересном положении Рины и предчувствуя скорую разлуку, я излишне опекал жену: не устала ли? Давай присядешь, отдохнешь. Не замерзла ли? Она терпеливо объясняла, что беременность — естественное состояние, а не болезнь, чувствует она себя великолепно, но я все равно тревожился. Хотелось провести с ней все свободное время — я винил себя за то, что в такой ответственный момент буду за границей и даже не смогу позвонить ей, когда захочу: железный занавес, все дела.

Рина отшучивалась, что чем больше препятствий, тем ценнее приз, она меня два года ждала, уже надежду потеряла, так что полгодика как-нибудь потерпит.

Но легче не становилось. Вот сегодня проснулся утром, как привык, в семь, посмотрел на нее спящую, и захотелось послать все к чертям. Как же сложно выбирать из двух добр! «Да и нужно ли выбирать? — подал голос здравый смысл. — Это просто глубинные инстинкты: нужно оберегать свою самочку, чтобы конкуренты чего плохого не сделали. Но мы-то не звери, да? Не случится ничего плохого, успокойся».

Только закончились новогодние каникулы, и началась беготня. Сперва — медосмотр по месту жительства, который длился два дня, в том числе — энцефалограмма, МРТ головного мозга, дабы на начальном этапе выявить одаренных и не тратить время и ресурс, все равно их выявят и не допустят к играм.

Обследование проходили только те «титаны», кто получил вызов в национальную сборную: я, Микроб и Сэм. Самату бояться было нечего, он-то нормальный. Я уже ЭЭГ проходил и знал, что меня выявить реально, только когда я сознательно, так сказать, перехожу в другой режим. Может, и у Федора так же, но уверенности в этом не было, я-то — скульптор, а Микроб, выходит, — мое творение.

Потому на энцефалограмму мы отправились втроем, Сэма в кабинет запустили первым. Поймав нашу волну, он трясся, я его подбадривал, как мог.

Вышел он подавленным.

— Ну что? — спросил Микроб, а мне подумалось: «Неужели и он одаренный?»

Сэм посмотрел на нас и проговорил:

— Думал, обделаюсь, реально! Сначала нормально. Башку чем-то смазали, надели резиновую шапочку, а потом, епта! — Самат позеленел, и Микроб напрягся. — Мужик берет вотакой шприц, короче. С вотакой иголкой, чего-то туда набирает, и ко мне. К моей башке. Думаю, ща весь мозг высосет. Пячусь, значит, говорю: «Вы че это, епта? В башку колоть?» Он как давай ржать. Это, говорит, как его, гель для контакта.

Микроб проворчал:

— Ты пугай, да не запугивай!

— Ваще ничего страшного, епта! Кровь из вены брать и то страшнее.

В процедурном кабинете, когда иголка оказалась в вене, и пошла кровь в пробирку, Самат позеленел, закатил глаза и начал оседать. Маленькая молодая медсестричка запаниковала, и если бы не мы, перетащившие Сэма на кушетку, валяться бы ему на полу.

Медсестра пожаловалась, что такое не в первый раз, женщины привыкли к виду крови, а мужчин часто вырубает, причем брутальных, татуированных, от которых не ожидаешь такого.

На двери загорелась зеленая лампочка — сигнал, что можно заходить.

— Давай ты, — подтолкнул меня в спину Микроб.

— Ты мазохист? — спросил я. — Отмучайся уже и забудь.

Он тяжело вздохнул.

— А результат сразу будет? — Он покосился на Сэма, давая мне понять, что об интересующем его результате говорить нельзя.

— Нет, — качнул головой я.

— А мне сразу сказали: здоров, как конь! — похвастался Самат.

Микроб шагнул к кабинету, постоял, держась за ручку, и решился-таки, открыл дверь и исчез за ней.

По правде говоря, и мне было волнительно, ведь все меняется, в том