В указанное место я прибыл через сорок минут, припарковался возле пятиэтажки, где на вывеске красовалась надпись: «Медицинский центр 'Альтернатива». Он был наполовину частным, здесь лечились те, кто хотел получить помощь мгновенно, или те, кто не успевал на процедуры в поликлинику в отведенное время — этот центр работал допоздна. Также можно было прийти к специалисту, если были сомнения в диагнозе, и следовало его подтвердить или опровергнуть.

Окинув взглядом длинную стойку регистратуры с четырьмя окошками, где толпились люди, я нашел надпись «справочная» и заглянул, собираясь уточнить, куда идти. Мне улыбнулась молоденькая медсестричка. Всмотревшись, она распахнула глаза и улыбнулась еще шире — видимо, узнала меня, но вида не подала.

Словно черт шепнул, чтобы проверил «эмпатией» узнала или нет, но я себя осадил и сказал:

— Здравствуйте. Мне назначено на энцефалограмму, моя фамилия…

— Назначено! — кивнула она, не дослушав — значит, все-таки узнала, — указала налево. — Вам туда. Предпоследняя дверь справа… Александр. Скажите свои данные, я выдам вам талон.

Спустя минуту я с талоном Э-18 стоял под дверью кабинета, где горела красная лампочка, и бежала бегущая строка: «Внимание! Не входить!»

Передо мной в очереди были два человек: мрачного вида седая старуха с бородавкой на носу, со смоляными бровями молодого кавказца и прыщавый парень, вперившийся в экран телефона и ничего вокруг не замечающий.

И где Тирликас? Мне почему-то казалось, что уже он здесь, ждет меня в кабинете, нависая над сотрудником, который делает энцефалограмму. Выходит, нет!

На всякий случай я его набрал, но он не ответил. Ну а чего я ожидал? Что он будет со мной нянчиться? Из-за двери вышел прихрамывающий усатый мужчина, а спустя, наверное, полминуты, появился текст: «Посетитель с талоном Э-18, приготовьтесь, пожалуйста».

Взгляд пожилой женщины налился свинцом, она сжала трость.

— А я, между прочим, тут дольше тебя сижу, — проскрежетала она с сильным украинским акцентом. — Блатной, да? Не будет в стране порядка, пока…

Загорелась зеленая лампочка, замигало на бегущей строке: «Э-18».

— Пока блатные поперед батька у пэкло лезуть!

Дверь захлопнулась, отсекая ее возмущение.

— Здрасьте, — я подошел к столу и протянул талон брюнетке средних лет, со взглядом следователя на допросе.

О моих проблемах она, конечно же, не знала, кивнула на стул и проинструктировала:

— Не переживайте. Сейчас я обработаю кожу головы гелем, он не пахнет и не липнет, легко смывается. Потом подключу электроды. Процедура совершенно безболезненная, ни о чем переживать не стоит. Потом вы немного поспите, тут у нас есть специальный кокон для сна. Это тоже необходимо.

— Спасибо, — кивнул я, располагаясь в кресле, огляделся, но коконов нигде не обнаружил.

В том кабинете мне надели резиновую шапочку, здесь врач принялась измерять мою голову сантиметровой лентой и делать метки красным маркером, словно собралась гвозди забивать.

— Какие у вас густые волосы! — восхитилась она.

До чего же, блин, приятно, почти массаж головы. Стало легко и спокойно, я зевнул, тревога отступила.

Сделав метки, врач начала расставлять по точкам электроды, говоря:

— Видите, и ничего страшного.

В ответ я снова зевнул и закрыл глаза.

Женщина вернулась к компьютеру, уставилась на экран. Едва слышно жужжали приборы, убаюкивали, я даже начал засыпать.

— Если клонит в сон, спите, это хорошо, — прошептала она в самое ухо.

Ладно. Значит, посплю. К жужжанию добавился равномерный шелест воды, и я почти воочию представил песчаный берег, бескрайний океан, белые барашки волн. Так хочется увидеть океан!

Вот я стою на берегу, Рина уже совсем кругленькая обнимает меня, бриз пахнет водорослями, треплет волосы. Как хорошо!

— Просыпайтесь! — нарушил идиллию голос врача. — У вас все хорошо.

Я распахнул глаза и спросил, не веря своим ушам:

— Правда хорошо?

И снова это неописуемое состояние легкости. Да-да-да-да! Я буду играть за сборную!

— Совершенно прекрасно! Идеальная энцефалограмма, зря вы так переживали! Можете спокойно ехать на соревнования.

И эта меня узнала? Или их оповестили, что придет Нерушимый? Я не удержался, проверил ее «эмпатией» — не одаренная, и больше всего на свете ей хочется автограф.

— Вам нужен автограф? — спросил я.

Глаза женщины загорелись, она мелко закивала, метнулась к столику, потом — ко мне.

— Вот электроды сниму — и дам тетрадь. Мой сын ваш поклонник!

— Сколько ему лет? — поддержал беседу я.

— Девять. Мечтает стать вратарем!

— Через год достроят стадион, там будут лучшие тренеры — пусть приходит. А пока пусть начинает тренировки хоть где-то.

Сняв электроды, она протянула тетрадь в клетку.

— А можно еще и мужу что-нибудь написать?

— Как зовут сына и мужа? — спросил я.

— Сын Егор, муж Александр…

«Егор, верь в мечту! — написал я каллиграфическим почерком. — А. Нерушимый» — и размашистая подпись. «Тезке от тезки. А. Нерушимый» — вывел я для мужа функционалистки. «Спасибо, Ирина!» — написал я, прочтя имя на бейдже.

В регистратуре я снова заглянул в окошко справочной. Очень хотелось поделиться радостью с другими людьми.

— Девушка, есть листок бумаги? Можно?

Не понимая, что мне надо, девушка «Алина» — сказал бейдж, протянула лист формата А-4 и ручку. А сама глаз не сводила, себе поверить не могла, что вот Нерушимый, звезда почти мировой величины!

«Алина, спасибо от А. Нерушимого».

Вернув листок, на крыльях счастья я полетел домой. Все у меня будет! Ура!

А пока страна усиленно готовится встречать иностранных гостей. Не только мы, но и европейские игроки впервые за много лет посетят Советский Союз, а встречать их собираются со всей щедростью русской души.

Глава 2.3

Здравствуй, Сопот

«Я летел на сборы в Болгарию, в Сопот, сидел у иллюминатора и смотрел, как серебристое крыло самолета ловит солнечный отблеск, и железная птица, разгоняясь, отрывается от земли, устремляется в пронзительную синь». Так я живописал бы сегодняшний день в мемуарах.

Но на самом деле нет. Спецборт был битком, место у иллюминатора мне не досталось, потому что там сидел Акинфеев. Да и самые козырные места забили старожилы, эдакая дедовщина, плата за то, что набрали много молодой шпаны, которая должна стереть ветеранов с лица земли. Взяли не только лучших из лучших, но и подающих надежды, дабы на сборах отобрать достойнейших.

Солнце спряталось за серой завесой облаков, и когда мы взлетели, за иллюминатором была беспросветная серь…

Или таки начать писать мемуары? Как-никак, мы вершим