Антон открыл снова план Эль Пунто. Обвёл один из домов. Скопировал. Отразил по горизонтали и расположил ровно напротив предыдущего. Затем сделал то же самое со следующим. И с ещё одним.

С каждым разом он всё ближе и ближе прижимался ко мне. Почти наваливался сверху. Я словно бы оказалась в подобии борцовского захвата – ещё чуть-чуть, и он захлопнется, не давая вздохнуть. Меня едва не затрясло. От запаха парфюма, перемешанного с табаком. От наглости действий. От слепой уверенности, что эти попытки «поиграть» либо не заметят, либо сделают вид, что не заметили.

Я только не могла понять – он делал это потому, что я вызвала его к себе, или же потому, что посмела вторгнуться в его святая святых и учить, как ему работать?

Хуже всего то, что я не знала, как поступить. Резко вырваться – получить недоумённый и невинный взгляд. Сидеть спокойно – поощрить на дальнейшее пренебрежение. Остановить словом? Нужно его ещё подобрать.

Поневоле вспомнились парень с телегой в гипермаркете и его отповедь старухе. Решение в итоге пришло спонтанно. Я не стала его обдумывать, и, наверное, хорошо.

– Всё так, – сказала я. – Только ты кое-что упускаешь.

Теперь уже я положила руку на мышку, вот только он свои пальцы не убрал. Но потерпеть немного я была готова. Открыв вновь план застройки – первоначальный, не тот, который Антон изменил, я указала на данные, приведённые в углу.

– Это двухмерный план, а про высоту ты не забыл? – спросила я как можно пренебрежительней. – Ты зачем дома в овраги пихаешь? Их надо не просто выровнять, как я сказала. Не просто отразить зеркально, как я сказала, а ещё и по высоте отконтролировать. Чтобы ни один дом не оказался на сантиметр выше другого. Всё должно совпадать идеально. А не так, как ты любишь, – чуть-чуть туда, чуть-чуть сюда, никакой разницы. Понятно?

Всё это время я давила ему на пальцы. Со всей силой, которая только была в моих руках, впечатывала свою ладонь в его. Особенно в то место, где кисть примыкает к суставу. Антон особенно не подавал вида, что ему больно, но, когда я убрала руку, он едва ли не с силой отдёрнул свою и принялся растирать.

Я повернулась в кресле и посмотрела на него. Спокойной и уверенно. Кто знает, откуда ко мне всё это пришло. Думаю, помогло, что сам Антон разозлился, пусть и пытался выглядеть беспечным и насмешливым, как обычно.

– Ты свободен, – сказала я. – Через два дня проект должен быть готов. Пора копать котлованы. Борис Аркадьевич арендовал тепловые пушки, чтобы греть землю, а это немалых денег стоит.

– Через два дня? И как объяснить это проектировщику?

– Твоя работа. Вот и занимайся.

Он хотел сказать что-то ещё. Чтобы последнее слово осталось за ним, чтобы показать, что он ничего не боится. Чтобы сохранить достоинство.

Но Антон ограничился смешком. Коротким и звонким. Думаю, в тот момент он жалел, что носит кроссовки, а не туфли. Не получилось уйти громко и эффектно.

Котлованы рыли круглосуточно. Тепловые пушки, световые мачты, три смены рабочих и куча техники. Помогало то, что строили мы вдали от города. В противном случае замучили бы проверками и жалобами на шум. А так – всего один раз появились, убедились, что у нас есть разрешение, и оставили в покое. Борис Аркадьевич первое время наведывался на площадку по несколько раз на дню, в том числе ночью, пока не приучил охранников бдить всегда, а рабочих – не устраивать получасовые перекуры. Ещё он с моего позволения выдал премию той бригаде, которая быстрее и лучше закончила свой участок работы. Такой вот вариацией кнута и пряника удалось всё более-менее наладить.

Я выписала премию самому Борису Аркадьевичу и сказала, что он может обращаться за деньгами для рабочих – если кого надо поощрить или простимулировать, – когда ему вздумается. Денег у нас хватало и, как я подозревала, Хосонов и Мирошниченко меня в моём энтузиазме останавливать не собирались.

В конце концов, они ведь сами хотели, чтобы Эль Пунто достроили к февралю, так что до морозов требовалось как можно быстрее разобраться с фундаментом и фасадами.

Мне бы хотелось сказать, что наша стройка постепенно вышла на плановый режим работы и ничего более не отвлекало, но это не так. Если природа благоволила, если рабочих удалось правильно организовать, то некоторые люди продолжали удивлять со знаком минус.

Справедливости ради – я и сама в том виновата. Если знаешь, что человек – дерьмо, то надо быть готовым к тому, что рано или поздно оно начнёт вонять.

* * *

Мадам Вельгорская неожиданно явилась в мой кабинет сама. Да ещё и притащила с собой Наталью Борисовну. Так они и стояли передо мной – бухгалтерия и кадры, две главные опоры и движущие силы любого руководителя.

Пришли они без приглашения, так что застали меня за разговором с подрядчиком, которому не понравились условия Бориса Аркадьевича. Он уже полчаса пытался через меня получить доступ к «самому главному».

– Если у вас есть о чём поговорить, то разговаривайте со мной, – повторила я. – У меня в договоре написано – генеральный директор. Выше – только владельцы, но они с вами не будут разговаривать. К тому же если вы действительно хотите сказать то, что пытаетесь сказать, то лучше этого не делать. У нас с вами был уговор на поставку материалов во вторник. Сегодня – пятница. Ссылка на ваши обстоятельства не работает, никаких доказательств форс-мажора не предоставили. Мы нанимаем юриста и подаём в суд, если материалы не прибудут завтра. Мы найдём их у другого поставщика, но из вас вытрясем всю душу и постараемся испортить репутацию так, как только можно. Ещё что-то?

В трубке после недолгого молчания сказали, что попробуют ещё раз решить вопрос с Борисом Аркадьевичем. Я пожала плечами и нажала отбой. С ним так с ним. Мы предварительно обсудили, что он милостиво разрешит поставить всё в понедельник. По факту, материалы нужны только в следующую среду, но Борис Аркадьевич оказался знатоком «маленьких управленческих хитростей», которым, не таясь, обучал и меня постепенно.

Золото, а не человек! Вот все бы такими были.

К сожалению, от мыслей о прекрасном и золотом человеке пришлось переключиться на сидящих передо мной. Они-то настолько прекрасны не были, но пока и проблем с бухгалтерией и кадрами у меня не случалось. Но всё же происходит впервые.

– Итак? – спросила я.

– По поводу Микляева, – сказала Вельгорская. – Вы его премии лишили.

Повисла пауза, за которую я успела вспомнить, что Микляев – это фамилия Антона.

– Да, лишила, – я кивнула. – Какие-то проблемы? Вроде бы премия у него «за достижение необходимых показателей и безукоризненное выполнение поручений руководства». Он своё не выполнил.

– Но раньше никого не лишали, – Вельгорская поджала губы. – Каждый месяц всем выписывали.

– Я не готова обсуждать, что было раньше. Не знаю, чем Иван Александрович руководствовался. Может быть, его всё устраивало, но меня не устраивает. Я даю поручение не для того, чтобы потом в итоге самой звонить подрядчику и выяснять, что им всё не так объяснили, а про срочность вообще не упомянули. Пришлось улаживать проблему самой. На мой взгляд – это саботаж. Но я готова понять и простить, если человек признает свою ошибку.