потребовали, чтобы он рассказал о порядке осуществления плана, он ответил, что они опасались, что Александр задержится в Бактрии, а его семидесятилетний отец, возглавлявший большую армию и хранивший богатую казну, умрет и сам он, лишившись таких возможностей, не будет иметь повода убить царя. (33) Поэтому он торопился осуществить свой план, пока преимущество было на его стороне. Отец его к этому плану был непричастен, если они не верят, то хоть он не может больше терпеть пытку, он не отказывается от нее. (34) Посоветовавшись, допрашивающие решили, что он сказал достаточно, и возвратились к царю. Тот приказал огласить на следующий день показания Филота и самого его принести, поскольку он не мог ходить. (35) Когда Филот признался во всем, ввели Деметрия, обвиняемого в участии в последнем заговоре. Он упорно отрицал с большой твердостью духа и выражением стойкости в лице какие-либо преступные замыслы против царя и даже требовал и для себя пыток. (36) Тогда Филот, смотря по сторонам, заметил стоявшего рядом с ним некоего Калиса и подозвал его к себе, а когда Калис, смутившись, отказался подойти к нему, Филот сказал: «Неужели ты допустишь, чтобы Деметрий лгал, а меня снова пытали?» (37) Калис побледнел и потерял дар речи, и македонцы подумали, что Филот хочет оклеветать невинного, так как имя этого юноши не назвал ни Никомах, ни Филот во время пытки. Но, увидев себя окруженным префектами царя, Калис признался, что они, с Деметрием замышляли это преступление. (38) Тогда все названные Никомахом были по данному знаку побиты камнями, согласно отеческому обычаю. (39) Так Александр избавился от большой опасности, не только смерти, но и ненависти, ибо Пармениона и Филота, его первых друзей, можно было осудить только при явных уликах виновности, иначе возмутилась бы вся армия. (40) Итак, впечатление этого дела было двоякое: пока Филот отрицал свою вину, казалось, что пытки слишком жестоки, а после своего признания он не вызвал сострадания даже у своих друзей.

Книга VII

Глава 1

(1) Если под свежим впечатлением от преступления Филота воины считали, что он был казнен по заслугам, то когда его не стало, ненависть их тут же обратилась в сострадание. (2) Этому содействовали слава юноши и старость осиротевшего отца. (3) Парменион первый открыл царю путь в Азию, с ним он разделял все опасности, во всех сражениях командовал одним из флангов; он был первым другом Филиппа и настолько преданным самому Александру, что тот не захотел иметь никого другого помощником в убийстве Аттала. (4) Подобные размышления распространялись в войске, а о мятежных словах доносилось царю. Он не был ими взволнован и, хорошо понимая, что вред от праздности устраняется делом, призвал всех собратьев к его шатру. (5) Узнав, что толпа воинов собралась, он вышел на сходку. Атаррий, несомненно по уговору с царем, потребовал привести Александра Линкеста, замыслившего убить царя гораздо раньше, чем Филот. (6) По двум, как мы уже сказали[245], доносам он уже третий год содержался в оковах. Считалось достоверным, что он участвовал в заговоре на жизнь Филиппа, но поскольку он первый приветствовал Александра как царя, ему удалось избежать казни, но не обвинения. (7) Тогда же просьбы его тестя Антипатра сдерживали законный гнев царя. Но утихший гнев Александра снова усилился: новые тревоги заставили вспомнить о давней опасности. (8) Итак, Александра привели из-под стражи и велели ему говорить. Но хотя; он обдумывал оправдательную речь в течение трех лет, от смущения и волнения он сказал мало из того, что подготовил; под конец ему изменила не только память, но и рассудок. (9) Ни у кого не было сомнения, что его волнение свидетельствует об упреках совести, а не о слабой памяти. Итак, воины, стоявшие к нему ближе, пронзили его копьями, пока он еще боролся со своей забывчивостью.

(10) Когда убрали его труп, царь велел ввести Аминту и Сирмия; младший их брат Полемон бежал, узнав, что Филота подвергают пыткам. (11) Это были ближайшие друзья Филота, выдвинутые на высокие и почетные должности, преимущественно по его ходатайству; царь помнил, как настойчиво Филот старался приблизить их к нему и не сомневался, что они тоже участвовали в этом последнем заговоре. (12) Итак, он заявил, что они уже давно вызывают у него подозрения благодаря предупреждениям его матери, писавшей ему, чтобы он их остерегался. Хотя он неохотно верил худшему, теперь должен уступить явным уликам и приказал их связать. (13) Ведь несомненно, накануне раскрытия злодейства Филота они имели с ним тайное свидание. Их брат бежал во время следствия по делу Филота и тем самым раскрыл причину своего бегства. (14) Недавно, вопреки обычаю и под видом служебного рвения, оттеснив остальных товарищей, они приблизились к нему безо всякой видимой причины, так что он удивился, почему они исполняют службу не в свой черед, и, испугавшись их смущения, быстро отошел к оруженосцам, следовавшим сразу за ним. (15) Кроме того, когда накануне раскрытия преступления Филота Антифан, писец при коннице, потребовал от Аминты, чтобы он, по обычаю, выделил часть своих лошадей тем, кто их потерял, тот надменно ответил, что если Антифан не откажется от своих требований, то вскоре узнает, с кем имеет дело. (16) Эти наглые и безрассудные слова, направленные собственно против царя, представляют собой не что иное, как явное свидетельство преступных намерений. (17) Если все это правда, они заслужили то же, что и Филот, если нет, то он требует, чтобы они оправдались. (18) Затем привели Антифана, и он показал, что обвиняемый не дал лошадей и при этом надменно угрожал.

(19) Аминта, получив разрешение говорить, сказал: «Если царь согласится, я прошу снять с меня оковы на то время, пока я буду говорить». Царь велел освободить обоих и, кроме того, дал копье Аминте, желавшему, чтобы ему вернули и облик оруженосца. (20) Взяв копье левой рукой и отойдя от того места, где только что лежал труп Александра, он сказал: «Какая бы участь, царь, ни ожидала нас, мы заявляем, что за счастливую будем тебе обязаны, а за несчастную будем винить судьбу. Мы отвечаем на суде, не боясь предвзятого решения, свободные телом и душой. Ты нам вернул даже оружие, с которым мы обычно тебя сопровождаем. Нам нечего бояться суда, а теперь можно перестать бояться и судьбы. (21) Позволь мне, прошу, ответить сначала на твое последнее обвинение. Мы, царь, совсем не признаем за собой вины в словесном оскорблении