Но не многим лучше было и далее. Города, в которых сильной княжеской властью поднялись новые крепостные стены, обживались быстрее, а вот такие маленькие, как Торжок и многочисленные веси, казалось, не восстановятся никогда. Но даже в испепеленной веси иногда встречалась вдруг избенка с дымившейся трубой, показывая, что не все жители погибли, нашлись и те, кто спасся, не бросил родную землю, дедовы могилы. Новгородцы, знавшие от псковичей о жестокости псов-рыцарей, убедились, что и на юге враг не лучше. Их сердца сжимались от боли и предчувствия возможной беды. Только бы князь Александр Невский не отказался вернуться и защищать город! Умные, сильные люди безгранично верили, что только Невский сможет спасти и Новгород от вот такого же разорения.

Переславлю новгородцы подивились – городок маленький и тихий, каково тут живется их беспокойному и горячему князю? Они уже звали Александра только своим.

Владыке Переславль понравился прежде всего заложенным Александровским монастырем. Значит, князь и здесь вдали от всех печется о своей, и не только о своей, душе. Порадовался архиепископ и за обновленные, заново освященные церкви.

Еще до того, как посольство добралось в Переславль, к князю примчался свой дружинник с сообщением:

– Княже, к тебе из Новгорода едут… Сам владыка с многими…

– Зачем? – прищурил глаза Александр.

Дружинник чуть пожал плечами, он успел поговорить с теми, кто сопровождал владыку и остальных.

– Просить вернуться в Новгород.

Александр хмыкнул, княгиня едва сдержалась, пока дружинник был в трапезной, но как только вышел, заявила:

– Не езди, Саня!

– Почему?

– Как же? Сами погнали, а теперь обратно просят?

– Новгород помощи просит, трудно им.

Княгиня даже пятнами пошла от возмущения:

– А ну как снова на вече тебя хулить, ругать станут? Снова погонят?

– На вече бояре хулили, а в Новгороде есть еще и те, кто со мной на Неве со шведом бился, и их жены и дети! Не один Новгород помощи просит, вся Русь.

– Что-то те герои за тебя стеной не встали перед боярами, не заступились. А Новгород не Русь! Всегда себя отдельно держали, помощи другим небось не давали, даже когда Торжок просил!

Это была правда и оттого очень обидная. Князь ответил уже раздраженно:

– Не об чем речь вести, никого еще нет.

Стараясь больше не спорить, он вышел вон.

А на княжий двор уже втягивались посольские сани, въезжали конные. Князь спустился с крыльца встречать. Владыка выбрался из своих саней последним, стараясь, чтобы остальные уже поприветствовали хозяина. Князь Александр стоял перед новгородцами в синем кафтане с атласным воротником и поручами, шитыми золотом, подвязан золотым поясом с четырьмя концами. Он был без корзно и без шапки, но зима уже заканчивалась, морозы отступили. Архиепископ Спиридон выбрался из своего возка, с трудом разминая затекшие от долгого сидения ноги, поправил одеяние, стараясь не глядеть в сторону князя, и только потом подошел к нему. Александр потянулся к руке за благословением, но владыка не дал, напротив, сам вдруг поклонился, несмотря на лета, поясно и объявил зычным голосом:

– Князь Александр Ярославич Невский, Господин Великий Новгород тебе челом бьет, просит вернуться на княжение!

Александр все же попросил:

– Благослови, владыко.

– Благословляю, сынок.

Князь пригласил в хоромы. Снаружи терем не слишком украшен, все же не так давно восстановлен, Переславль сгорел, как и остальные города Руси, но внутри владыке очень понравилось. Прежде всего иконы в хороших окладах с золотом, жемчугами и каменьями. Истово перекрестившись перед каждой, сели.

– Гости дорогие, сначала обедать, а потом разговоры.

Спиридон усмехнулся:

– Мы боялись, что ты, князь, нас и на двор не пустишь, а ты потчевать зовешь.

– Переславль никогда законов гостеприимства не забывал, – чуть обиделся Александр.

– Ты, Александр Ярославич, не серчай, что неладно пошутил. С устатку я.

Князь украдкой успел шепнуть жене:

– Распорядись в поварне.

Та поморщилась, совсем не хотелось потчевать людей, которые недавно хулили и гнали ее мужа. Передав распоряжение тиуну Лаврентию, она сказалась недужной и ушла к себе в ложницу. По княжескому двору и без напоминаний уже бегали приученные холопы. В дальнем углу ощипывали птицу, над кострами красовались на вертелах целые туши баранов, из поварни доносились дразнившие нос запахи пареного, жареного, хлебов, из кладовых и ледников приносились к столу запасы, в огромные ендовы наливали меды… А в стороне в огромных котлах булькала наваристая переславская уха. Кто же не знает снетков Плещеева озера? На всю Русь известны!

Владыка, несмотря не усталость и голод, возразил:

– Сначала о деле поговорим, князь Александр Ярославич.

Того немало смущало, что владыка в летах больших все зовет его по имени-отчеству.

– Слушаю, отче.

Архиепископ снова встал, поклонился поясно, с трудом выпрямившись, и произнес:

– Князь Александр Ярославич, вернись княжить в Великий Новгород. Челом бьем.

– О том спрашивать прежде великого князя Ярослава Всеволодовича, моего отца надо. Под ним хожу.

Спиридону очень понравилось, что Невский не забыл сыновний долг, улыбнулся:

– С князем прежде всего снеслись, ответил, что сами гнали, сами и просить должны.

Епископ сел, а князь все стоял, высокий, тонкий, глаза серо-голубые, строгие.

– В Новгород вернусь, только если город волю мою выполнит!

И сразу заметил, как напряглись новгородцы. Вот в этом они все – и прощенье просить готовы, но ни под чьей волей ходить не хотят. Так и сказал:

– Не хотите под моей волей ходить, а придется! – Не дожидаясь, пока в голос возмущаться начнут, добавил: – А воля такова: все раздоры и свары в городе прекратить! Ополчение собирать и вооружать, не чинясь и не споря. Под мою руку его отдать полностью, я решать буду, куда и когда вести, а не бояре!

Глядя на начавшие расплываться в улыбках лица своих боевых товарищей, князь вдруг усмехнулся:

– Вот немца из земли Новгородской погоним да побьем так, чтобы больше неповадно налезать было, тогда можете меня снова гнать!

Поопускали головы новгородские посланники, а владыка крякнул:

– Эк как ты нас! За дело, княже.

Но новгородцы были готовы выполнить все требования любимого князя.

После обеда, когда все разбрелись отдыхать, Спиридон позвал князя с собой:

– Ты посиди, а я говорить буду.

Александр присел рядом с полулежавшим архиепископом. Тот положил на руку князя свою сухую жилистую руку, покрытую желтоватой морщинистой кожей.