На другой стороне пропасти сам воздух был другим – плотным, гладким, он вливался в нос, как вода, но дышать от этого почему-то не было тяжелее. Отец крепче вцепился Генри в одежду сведенными от напряжения пальцами – он тоже почувствовал. Генри сошел на землю, подождал, когда дойдут остальные, шагавшие осторожно, как выводок новорожденных утят, – и тут же бросился дальше. Метрах в тридцати от них была узкая расщелина, и Генри нырнул в нее, сведя плечи, чтобы протиснуться между двумя стенами серого камня. Он запомнил этот ход, когда они смотрели сюда с вершины: узкая черная линия прошивала гору насквозь и вела прямо к двуглавой скале. Воздух здесь по-прежнему был странно упругим, и от этого Генри казалось, что он двигается под водой.

Через пять шагов серая оболочка скал вдруг оборвалась, и Генри услышал, как остальные, спешившие вслед за ним, сдавленно выдохнули. Сердцевина горы состояла из невиданного камня: лилово-прозрачного, с крупными кристаллами, – будто яркая фруктовая мякоть под неприметной кожурой. Генри был уверен, что Эдвард сейчас изречет что-нибудь, вычитанное в очередной книге, и тот не обманул его ожиданий.

– Вот эта скала стоит дороже, чем весь королевский дворец. Это аметист, камень истинной мудрости. Предки считали, что если долго держать его в руках, обретешь мудрость и просветление – тепло кожи высвобождает его силу.

– Да-да. «Чушь великого прошлого», том второй, – проворчал отец.

Генри провел ладонью по сияющему лиловому камню, даже сквозь перчатку чувствуя колкие кристаллы. Немного спокойствия и просветления ему бы точно не повредили, хотя в перчатках, кажется, нечего было на них рассчитывать. Но Генри все равно не отрывал руку от камней, пока ход не оборвался, выведя на каменистую площадку у скалы с раздвоенной верхушкой. А у подножия скалы чернела…

– Пещера, – выдохнул Эдвард. Голос у него подрагивал от волнения. – Вот так я себе все и представлял. Чудовище в таинственной пещере, о да.

В том, что они пришли куда надо, сомневаться не приходилось – из пещеры доносился тяжелый звериный запах, но в остальном это место совсем не походило на грязное жуткое логово, которое Генри себе представлял. По сторонам от входа сидели две темные статуи, выступавшие прямо из камня. Этих животных Генри узнал сразу: такие же украшали Фарфоровую беседку. Немного похожие на людей, только маленькие и покрытые шерстью. «Обезьяны», вспомнил он. У этих обезьян в лапах тоже были ножницы, причем настоящие, хотя никаких кустов, которые они могли бы стричь, тут и в помине не было.

– Какой у нас план? – бодро спросил Эдвард.

Все его мечты о роскошных подвигах, кажется, вспыхнули с новой силой, заставив забыть о больной руке.

– План простой, – негромко проговорил отец. – Я захожу и убиваю его, а вы все не путаетесь у меня под ногами. Потом спускаемся вниз, чтобы до темноты попасть в кротовый ход.

– А если что-то у вас пойдет не так? – настаивал Эдвард. – Мы же можем пригодиться! Надо обсудить, кто что делает, если…

– Если понадобится помощь – что вряд ли, – я сообщу, – холодно перебил отец.

Сразу было ясно: его терпение вот-вот лопнет. Всю дорогу ему указывали, что делать, и он больше не собирался этого выносить. Так что отец просто шагнул вперед – вот только в пещеру войти почему-то не смог, будто натолкнулся на невидимую стену.

Генри вытянул руку – воздух, и так плотный, в этом месте был как слой желе: он прогибался, но не рвался. Наверное, стену когда-то возвел тот же, кто сделал мост. Мастер, умевший, как бы это странно ни звучало, создавать вещи из воздуха. Генри нахмурился. С какой стати дикий злобный зверь выбрал себе для жизни такое странное место? Ладно, разберутся. Главное – попасть внутрь. У него было смутное, необъяснимое чувство, что отцу действительно может понадобиться помощь. К чудовищу Генри приближаться не собирался, но вдруг удастся помочь как-нибудь еще?

Отец рубанул воздух мечом, но это не помогло. Генри вдруг пришло в голову, что преграду можно разрезать ножницами, которые сжимают каменные зверьки, – но их пальцы крепко держали круглые ручки. Тогда он осмотрел все вокруг в поисках надписей и подсказок. Ничего.

– Может, постучим, пусть чудовище придет и откроет нам? – пробормотал Эдвард.

– Какой же вы остроумный, ваше высочество, – неприязненно ответил отец.

Генри еще раз потрогал ножницы. Очень острые, настоящие, совершенно не ржавые. Они выглядели такими новенькими и блестящими, что Генри не оставляло чувство, будто ответ именно в них. Генри прокашлялся. Однажды ему сказали, что в этом королевстве все живое – и пыль, и деревья, и земля, – так почему бы не спросить у каменных статуй?

– Уважаемые обезьяны, – тихо начал он, изо всех сил надеясь, что чудовище от всей этой возни не проснется. – В пещере укрылся зверь, который истребил целую деревню. Мы хотим победить его, пока он еще кого-нибудь не убил. Что нам нужно сделать, чтобы вы нас пропустили?

– Отлично, Генри. Лучший способ решения проблемы, – раздраженно бросил отец.

Генри уже и сам успел подумать, что это было глупо, когда у одной из обезьян чуть сжались пальцы, и лезвия ножниц с тихим скрежетом сошлись ближе. Все подскочили, но больше ничего не произошло.

– Прошу прощения за иронию в моих словах, это действительно сработало, – протянул отец. – Может, надо дать им отрезать себе палец? Может, им нужна кровь?

– Нет. – Генри покачал головой. – Ты посмотри на их морды. Они добрые, а не кровожадные.

В следующую секунду отец дернул Лотту к себе, одной рукой зажал ей рот, а второй сунул ее указательный палец между лезвиями ножниц. Все это он проделал таким гладким, молниеносным движением, что Генри не успел даже дернуться. Лотта сдавленно вскрикнула, но жуткого щелканья ножниц не последовало, и отец ее выпустил.

– Вы что, рехнулись? – прошипел Эдвард.

– Я сделал то, что нужно. Использовал самого бесполезного члена группы, чтобы проверить хорошую теорию. Будущему королю надо бы знать, что иногда нужно принимать тяжелые решения, разве нет? – пожал плечами отец.

Пару секунд Эдвард зло смотрел на него, а потом опустил взгляд. Лотта вздрагивала, обхватив себя за плечи, и Эдвард хотел было тронуть ее руку, успокоить, но сдержался. «Ну конечно, во дворце к девушкам не положено прикасаться», – подумал Генри.

И сразу же вспомнил кое-что еще: свой первый день во дворце. День, когда он впервые увидел ножницы: в ванной комнате, где Уилфред привел в порядок его волосы.

– Мы идиоты, – одними губами проговорил Генри. – Ножницы. Мудрецы. Эдвард, зачем те старики отстригали себе волосы?

– В знак того, что прощаются с суетой и отныне могут придать себе любую форму. Ножницы – символ изменения, – пожал плечами Эдвард – и замер. До него дошло. – Что? Я не буду стричься! Это глупо!

Но Генри уже подошел к обезьяне и, опустившись на колено, наклонил голову. В ту же секунду холодная каменная лапа коснулась его затылка, а вторая щелкнула ножницами. Генри закрыл глаза. Он сразу почувствовал, что обезьяна не хочет его поранить, и старался не дергаться, только ежился, когда холодный металл касался головы. Уилфред возился с его прической добрых полчаса, но каменная обезьяна, к счастью, уложилась в несколько минут: ножницы щелкали с невероятной скоростью. Закончив, она надавила лапой ему на лоб, и Генри отстранился. Обезьяна улыбалась ему так, будто знала про него все, даже плохое, но не сердилась, – а затем подалась назад и замерла в той же позе, что и раньше.