Через полтора часа он вышел от дантиста с опухшей щекой, на которой расплывался огромный синяк, как если бы ему набили морду. Сравнение показалось ему самым подходящим.

Пароход «Hsin Fung» шел вниз по реке Хуанпу к Желтому морю курсом на Вэйхайвэй. С мостика Моррисон наблюдал, как исчезает вдали Шанхай. По одну руку от него стоял Куан, по другую — коренастый англичанин с рыбьими глазками и неприятно мясистыми губами. Майор Ф. С. Бедлоу из Королевского Дублинского фузилерного полка, новый корреспондент, присланный газетой «Таймс» ему на муку, мушкетон в человеческом обличье, был способен, в чем Моррисон не сомневался, сразить врага одной своей болтливостью. Пароход еще не успел покинуть фарватер реки Хуанпу, а Бедлоу уже умудрился выложить всю разведывательную информацию младшему офицеру, с которым едва успел завязать знакомство. Офицер передал сведения старпому, а тот, в свою очередь, Моррисону. Ничего себе конспиратор, наш новый корреспондент! Моррисон уже пожалел о том, что пригласил его в Пекин. После увечий, нанесенных Тутом, а еще раньше Мэй, он и так чувствовал себя хуже некуда.

Во время обеда за капитанским столиком американка d’un certain age[33]по имени Лара Болл флиртовала и с Моррисоном, и с красавчиком старпомом. Будучи не в настроении, Моррисон попросил разрешения удалиться в курительный салон, где он мог побыть наедине со своим виски и разочарованием. Поведение мисс Болл раздражало его. Она слишком стара для подобных интрижек. Ей все сорок, никак не меньше!

На самом деле почти его ровесница.

Моррисона распирало от возмущения, совсем как его пазухи от слизи.

В салон ввалился Бедлоу в поисках компании. Даже не пытаясь вступить в разговор, Моррисон склонился над своим дневником. Нисколько не смущаясь, Бедлоу подвинул стул. Моррисону безумно захотелось вернуться в блаженное одиночество австралийской пустыни, где ничто не мешает ясности мысли, которой, он боялся, уже никогда не обретет.

Сплетни фонтаном лились из уст Бедлоу. Моррисон, оставив всякую надежду написать хоть строчку в своем дневнике, мысленно восхитился этим неутомимым собирателем новостей. И Бедлоу, словно в награду, выдал ему пикантную подробность из жизни Пола Боулза, которого Моррисон в последний раз видел в толпе воздыхателей Мэй на шанхайских скачках. Так вот, Пол Боулз настолько разозлил своих работодателей из «Ассошиэйтед пресс», что не далее как вчера они отозвали его обратно в Сан-Франциско.

Одним меньше, подумал Моррисон и тут же вспомнил, что больше не участвует в забеге. Острое чувство потери скрутило его. Пробормотав что-то невразумительное, он поплелся в свою каюту, которую делил с японским торговцем бобами по имени Иендо.

Пока Иендо пыхтел и храпел, Моррисон то дрожал от холодных мрачных мыслей, то проваливался в жаркое забытье и поутру проснулся еще более усталым, чем когда ложился в постель. Десна все еще ныла после изуверств дантиста. Ссутулившись в тесноте каюты, он побрился, оставив на щеках кровавые порезы. Из зеркала на него смотрел болезненный мужчина с перекошенным ртом. Смочив салфетку холодной водой, он прижал ее к лицу. Теперь в зеркале отражался порозовевший и словно оживший человек. Уголок его рта дернулся, когда он прочитал вслух строчку из Киплинга, некогда приносившую ему успокоение:

Сколько таких вот Мэгги придет, дай лишь волю чувствам.

Но женщина — ха! только женщина, тогда как сигара — искусство[34].

Боже, он тосковал по ней.

Оставив Куана заниматься своими делами, Моррисон, за которым теперь неотступно следовал рыбообразный Бедлоу, вошел в офицерскую столовую на острове Лиу-Кунг, где нашел Джеймса за стаканом с напитком, напоминающим ароматизированное молоко.

— Местный продукт. Не знаю, почему я не открыл его для себя раньше. Ичибан. Спасибо япошкам. Яйцо, молоко, бренди, джин, ликер Макао, тоник Ангостура — в общем, все атрибуты дьявола. Гардемарины пишут домой своим матерям про этот коктейль, но упоминают лишь первые два ингредиента. Отлично согревает, кстати. Джордж Эрнест, был инцидент. Слушай.

Джеймс стоял на палубе «Хаймуна». Была холодная ночь. Он оглядывал побережье, пытаясь различить вдали Порт-Артур, а за ним и Дальний. Двадцать пять миль темноты. Ни одного проходящего конвоя. Он уже собирался спуститься в рубку, когда сзади вдруг возник пароход с флагом русского адмирала, дымящий всеми четырьмя трубами. «Чертовски шустрая посудина», — заметил Джеймс.

Он поспешил в салон. Браун, оператор беспроводной связи на «Хаймуне», увлеченно читал роман Джека Лондона; должно быть, тоже бывал на Аляске. «Браун! — заорал Джеймс, и Браун аж подпрыгнул на стуле. — Включай передатчик! Нас вот-вот возьмут на абордаж русские! Передай Фрейзеру, что, если от нас не будет известий в течение трех часов, он должен связаться с британским уполномоченным, старшим морским офицером и редакцией «Таймс». — Джеймс снова рванул наверх.

Капитан Пассмор приклеился к биноклю. Русские уже шли борт о борт. «Черт возьми, Джеймс, — сказал капитан, не отрываясь от бинокля. — Это «Баян».

Услышав это, Моррисон встрепенулся:

— Флагман Макарова?

— Так точно. Флагман самого командующего Российским Тихоокеанским флотом, — подтвердил Джеймс.

Моррисон готов был поклясться, что на этих словах уши Бедлоу заметно выдались вперед.

— Браун отправил сообщение. В этот момент «Баян», уже обогнавший «Хаймун», внезапно сменил курс. И вот тогда прямо у носа «Хаймуна» полыхнула желтая вспышка огня.

У Бедлоу едва глаза не выкатились из орбит.

— О, черт! — воскликнул Моррисон.

Джеймс продолжал:

— Браун, белый как полотно, бросился обратно в рубку, пока Пассмор выкрикивал приказ бросать якорь. Я огляделся по сторонам в поисках Тонами.

— Твой японский переводчик.

Джеймс поморщился и сделал глоток ичибана, прежде чем продолжить:

— Старшина-рулевой сказал, что Тонами нырнул в свою каюту. Я толкнул дверь. Он был без рубашки и держал у живота кинжал.

Моррисон содрогнулся:

— Постой-ка. Ты хочешь сказать, что твой переводчик намеревался сделать себе харакири?

— Сеппуко. Так у них называется.

Похоже, самое интересное было впереди. Моррисон уже начинал догадываться, что это могло быть.

— Продолжай, старина.

— Я закричал, чтобы он остановился. Но он сказал, что знает, что делает, и швырнул мне пачку бумаг.