— Ру — гомофоб, — с сожалением сообщила она.

— Как-то это неправильно звучит, — задумчиво проговорила Кармело.

— Я знаю, — вздохнула Рози. — Но, по всей видимости, это правда. Он сделал видеодоклад о сексе, ругательствах, голых Барби и о том, что солдатам-трансам не место в вооруженных силах. И завалил историю.

— Школа сильно изменилась с тех пор, как ты была ребенком, — заметила Кармело.

— Он завалил задание, поэтому завалил историю, поэтому солгал, что не завалил. Поэтому мы посадили его под домашний арест.

— Вы же не рассчитывали, что он сознается в подобных вещах, правда?

— Я в первую очередь рассчитывала, что он не будет ничего такого делать.

— О, ну, это дело другое. Тебя бесит сам грех или ложь о грехе?

— Ни то ни другое. Я бешусь, потому что, когда мы приперли его к стенке этим грехом и ложью о грехе, он сказал, что мы лицемеры, ведь сами постоянно лжем.

— О Поппи?

— Да, — признала Рози. — Он так зол из-за Поппи, что стал шовинистом.

Бабушка на это не повелась:

— Бедняжка Ру! Жаль, меня с вами нет.

Кармело по-прежнему приезжала каждое лето, но уже близилось Благодарение, и она в последний раз видела своих «малюток» несколько месяцев назад.

— Он злится не из-за того, что мы лгали… — Рози перевела дух и исправила время глагола: — Лжем. — Сквозь мокрые сосны она мельком замечала пальцы редевшего тумана, поднимавшегося с воды; звуки и редкие солнечные зайчики отражались от приморского утеса и старого леса. Прекрасное место для жизни. Хотя, может, и нет — если оно казалось домом всем членам семьи, кроме одного. — Он злится, ведь мы заставили его переехать в Сиэтл, а ему нравился Висконсин. Злится потому, что мы заставили его жить в большом городе, а ему нравилась ферма. Мы заставили его бросить футбольную команду, и оркестр, и друзей, и все президентства.

— Он думает, что вы выбрали Поппи, а не его, — сказала Кармело.

— Мы не выбирали!

— Я знаю, милая.

— Мы не выбирали!

— А он знает?

— Прошло больше двух лет. Пора успокоиться. Мы переехали потому, что там было недостаточно безопасно. Ни для кого из них. Если бы мы сказали: «Висконсин слишком опасен для Поппи, но тобой мы готовы рискнуть», — тогда у него была бы причина чувствовать себя оскорбленным. Мы думали, что здесь будет лучше всем. Думали, что он веселый, дружелюбный и общительный и с ним все будет в порядке!

— И что случилось?

— Мы оказались не правы.

— Не то чтобы не правы, — заметила Кармело. — Просто не правы пока.

— Может, но…

— Родители постоянно предпочитают одного ребенка другому.

— Да мы же не этого…

— Ты пропустила бóльшую часть седьмого класса, когда твоя сестра была больна, — мать говорила, не обращая внимания на протесты. — Ты провела бóльшую часть года, когда тебе было двенадцать, в больничной палате. В те времена, когда я переживала из-за всего на свете, это просто легло на меня еще одним слоем вины. Мне пришлось смириться. Поппи нуждалась в дополнительной заботе, и ей нужна была старшая сестра рядом. Нам с папой ты тоже была нужна, чтобы не переживать из-за школы, домашних заданий, герл-скаутов и родительских собраний. Тебе в то время ничего особенного нужно не было. Когда твои потребности выросли, впоследствии мы ими занялись. Это хорошо, что потребности у разных людей возникают не в одно и то же время; иначе мы никак не смогли бы удовлетворять их все. Когда вы уезжали из Висконсина, была очередь Поппи. Теперь подходит очередь Ру.

Так и было. И она подошла ближе, чем все думали.

У Бена был секрет: он был влюблен в Кайенн. Это было секретом по ряду причин. Одна из них — стыд: это ведь такая банальность — влюбиться в соседку! Другая — он был влюблен с того момента, как познакомился с ней во время памятного барбекю на заднем дворе в субботу перед началом восьмого класса, и она иногда отвечала ему взаимностью, а иногда нет. Насколько он мог понять, ее чувства были непредсказуемы, как погода, и так же неуправляемы. Он не мог никому сказать, что Кайенн его девушка, потому что, если она не стояла рядом в этот момент, он не мог быть уверен, что это правда. Может, это вовсе не было секретом; может, он просто не знал. До сих пор их отношения продолжались более-менее успешно в разных качествах — то она была просто соседкой, то он просто был ее другом, то ей была нужна помощь с алгеброй, то ему все равно нужно было забежать к соседям, чтобы оттащить Поппи от Агги, пока они не превратились в сиамских близнецов, то родители устраивали совместный ужин, так что у них, в сущности, не было выбора. Еще одной причиной, по которой он никому ничего не говорил, было нежелание раскрывать карты. Но главной была другая: Бену полагалось быть умником, а любить Кайенн — глупо. Он был достаточно умен, чтобы это понимать; просто не хватало ума, чтобы что-то с этим сделать.

И еще причина: он привык хранить секреты.

На барбекю в выходные перед началом девятого класса, в годовщину их знакомства (не то чтобы он считал дни), она проигнорировала его и осталась сидеть одна в комнате, несмотря на то что это был один из тех безумных сиэтлских летних уик-эндов, когда на улице плюс тридцать пять и ни у кого нет кондиционера. Проводить летний вечер в помещении — все равно что прилечь подремать в микроволновке. На барбекю перед десятым классом она держала его за руку, кормила сморами[14], то и дело приподнимала и снова оттягивала кофточку, на мгновение обнажая пупок, позволяя ему слизывать расплавленный маршмеллоу с ее пальцев. Понятно, что ум не имел ко всему этому никакого отношения.

— Что ты в ней нашел? — спросил Ру в тот вечер, блаженствуя над шестью разными видами картофельного салата.

— Что? — Играть тупицу у Бена выходило плохо, но он все равно старался. — Что ты имеешь в виду?

— Я не спрашиваю, нравится ли она тебе. — Ру вздохнул и закатил глаза, словно не сам поднял эту тему. — Я знаю, что нравится. Мы все знаем. Весь мир знает, — очевидно, не такой уж это был и секрет. — Я спрашиваю — почему?

— Ну, она довольно милая…

— Ничего подобного.

— …но мы не… — Лицо Бена полыхало, словно он искупался в сангрии.

Ру вгляделся в него:

— Это из-за удобства?

— Что?

— Потому что живет по соседству?

— Нет, — с ненавистью сказал Бен. Любить Кайенн было… как угодно, только не удобно.

— Ты смываешься из дома, чтобы встречаться с ней посреди ночи?