— Бен, что ты несешь?

— Гарри, тебе не следует стесняться: что было, то прошло. А я собираюсь всего лишь воздать должное твоей храбрости. Ведь только истинный герой способен преодолеть тот животный ужас, который накатывал на тебя, стоило кому-нибудь всхрапнуть в десяти ярдах.

Изабелла покатилась со смеху. Джон деликатно улыбнулся и стал с удвоенным вниманием осматривать окрестности.

— Бен, клянусь, если ты не заткнешься, на ближайшем привале я устрою тебе взбучку.

— Гарри, с каких это пор чувство справедливости изменило тебе? — изумился Бенджамин. — Наверное, от недосыпа. Да ты вздремни, пока я рассказываю…

— Сэр Джон, Изабелла, — Гарри повернулся в седле, к неудовольствию своего тяжеловоза, — не слушайте вы этого болтуна. Он, может, и не соврет, но правду так переделает…

— Это искусство досталось мне в наследство от отца, — сообщил Бен. — Поскольку ничего другого наследство не содержало, пришлось довольствоваться этим.

— А кем был твой отец, Бен? — сменила тему Изабелла, за что получила быстрый, но исполненный благодарности взгляд Гарри.

— Мой отец был человеком, достойным во многих отношениях, и обладал немалым количеством талантов, но, к сожалению, то, что он делал, по большей части не доставляло особой радости окружающим. Прошу понять меня правильно: я многим ему обязан и за многое благодарен, однако предпочитаю умалчивать о своем родстве. Я и сейчас упоминаю его лишь потому, что живу и служу у сэра Томаса Рэдхэнда, который никогда не задавал мне подобных вопросов. Напротив, однажды он сказал, и я слышал это собственными ушами, что для него не имеет значения, кто породил человека, важно, каков человек сам по себе.

— Такое отношение к людям можно встретить нечасто, — заметил Джон.

— Вообще никогда, сэр. Я родился в Уэссексе, а сэра Томаса встретил в Уэльсе четыре года назад, где и присоединился к его отряду, сражавшемуся против мятежников. Тогда я думал, что это ненадолго, у меня были счеты к некоторым членам мятежа, как и у них — ко мне, но я прижился и раздумал уходить. Особенно когда прослышал, что сэр Томас направляется сюда, в глухие края. Теперь подумываю даже о том, не завести ли мне клочок земли? Интересно, наградит ли нас сэр Томас ленами за этот поход? Как думаешь, Гарри?

— Спроси у сэра Джона. Откуда мне знать? Да и иду я не за наградами.

— Уж не хочешь ли ты сказать, будто я иду за ними?

На лице Гарри промелькнуло сомнение. Он-то знал, что Бен отправился в поход, так как ему сказали, что это его судьба. Но говорить сейчас об этом не хотелось — вдруг Бен снова захандрит? Уж пусть лучше насмешничает, но остается похожим на себя.

— Даже я не знаю, какой будет наша награда, — закрыл тему Джон, — хоть я и человек из грядущего. Просто недосуг было интересоваться такой мелочью.

— Это правильно, — поддержал Гарри. — Награды нам ни к чему. Служить графу Рэдхэнду — уже награда.

— Ты давно его знаешь? — спросил Джон.

— С тех самых пор, как король Эдуард, покончив с мятежами и усобицами, взялся за Уэльс. — Лицо Гарри озарилось воспоминаниями. — Он тогда и получил свой титул. А мы все получили вторую жизнь. Сэр Томас выдернул нас из клещей Ллевелина и братьев-князей, если бы не его прозорливость, там полегло бы пять тысяч храбрых британцев. Весь тот поход он поистине творил чудеса. Валлийцы сразу же окрестили его колдуном. Ну да это теперь былое, а вот я вам скажу, почему все люди сэра Томаса положат за него голову под топор и еще поторопят палача, чтобы не мешкал. Обосновавшись на этой земле, сэр Томас не просто принес закон, он принес справедливость. Верша суд, он еще ни разу не оправдал виновного и не обрушил кару на безвинного. Еще ни одной хлебной крошки он не отнял у крестьян только потому, что он граф. Если ему нужно что-то сверх налога, он платит за это честной монетой. Он умеет требовать, но умеет и давать. В благословенной Англии, храни ее Господь, нечасто встретишь такого человека, и люди это хорошо понимают.

— И все же, по-моему, две опасности угрожают его доброй славе, — произнес Бенджамин, словно вернувшись к своему трагическому амплуа. Первая: люди недолго помнят добро, зато любую мелочь, которая хотя бы покажется им несправедливой, оставят в памяти навеки. Вторая же: дворяне не любят таких, как сэр Томас. Я слышал, многие обрадовались, когда узнали, что граф уезжает в эту глушь, по их разумению, здесь ему долго не протянуть.

— Да плевать я хотел на всех прочих дворян! — грозно воскликнул Гарри, и лицо у него при этом было такое, словно, попадись ему сейчас на дороге дворянин из королевской камарильи, — нет, не плюнул бы, скорее двинул бы в лоб, чтоб у коня под копытами не путался. — Их заговоры сюда не доберутся, а люди Рэдхэнда никогда его не предадут!

— Счастливый ты человек, Гарри, — скривился Бен. — Ты просто не даешь себе труда подумать о возможных неприятностях. Вот и не видишь, что мы в общем-то ходим по краю пропасти: живем почти на заколдованных землях, с открытыми тылами и с разбойниками под боком. Хорошая заварушка, конечно, сплотила бы людей, но случись что серьезное — никто не придет нам на помощь.

Изабелла, ехавшая по левую руку от Джона, наклонилась к нему и сказала:

— Интересно, многие ли в Британии, когда имеют в виду неприятности своего феодала, говорят «мы»?

— Что бы ни случилось, — сказал Джон, — род Рэдхэндов не погибнет. Я живое тому свидетельство, и не единственное. Они тоже… Пока у Рэдхэндов есть такие люди, они непобедимы.

— Интересно, многие ли, имея в виду свой собственный род, говорят «они»?

— Ты поймала меня на слове. Но, честно сказать, сэр Томас не сильно перегибал палку, когда ругал меня недостойным. Здесь, у истоков моего рода, я меньше всего чувствую себя Рэдхэндом, — со вздохом сознался Джон.

За следующие два дня дорога успела прискучить всем четверым. Лес оставался прежним, враги не появлялись, мистические силы никак не давали о себе знать. Казалось бы, радуйся прогулке по свежему воздуху, но несколько угнетало томительное ожидание неизбежных событий.

Даже за недолгий срок путешествие превратилось в цепочку упорядоченных действий. Ночное дежурство, побудка, тренировка с Изабеллой (вернее, со всеми — Бен и Гарри, хоть и утверждали в голос, что порядочному воину следует упражняться только во владении оружием, не смогли подавить в себе желание научиться паре-тройке приемов рукопашного боя). Потом полдня в седле, короткий привал, опять тряска в седле до заката, ужин и сон между вахтами. Джону пришло в голову, что боевой энтузиазм, столь активно эксплуатируемый кинорежиссерами, пожалуй, ничуть не надуман — после недель перехода, да еще в куда менее комфортной обстановке тысячного войска, всякий солдат имеет право порадоваться противнику.

На пятый день пейзаж изменился. Деревья сошлись плотнее, и в низине, в которую нырнул маленький отряд, лес стал уже совсем непроходимым. Пришлось спешиться. Кое-как отыскали оленью тропу, по ней дошли до ручья, и вода вывела их через глубокую ложбину на лесистое всхолмье. Повертев карту, Джон установил-таки, что они сбились к северу от прямого курса. Впрочем, дальнейшая дорога, визуально пройденная с лысой верхушки высокого холма за три минуты, выглядела недурно. Джон сложил карту и обратился к спутникам: