— Господи, Анна! — всхлипнула она, крепко прижав меня к себе. — Ты вернулась!

В тот вечер я прошел в свою комнату, лег на кровать и позвонил Анне.

— Привет, — сказал я, когда она подошла к телефону. — Как дела?

— По мне будто катком проехали. Невозможно все сразу переварить.

— Жаль, что не могу тебе помочь.

— Просто должно пройти какое-то время. И я снова буду в порядке, — ответила она.

— А я лежу на своей старой кровати. Мама ничего не выкинула. Оставила все как было.

— Сара тоже. А мне почему-то всегда казалось, что, если человек умирает, его вещи выбрасывают.

— Мама знает о нас.

— О господи! И что она сказала?

— Спросила, сколько мне было лет, когда все началось. Вот так-то.

— Она может потом вернуться к этому разговору.

— Возможно. Послушай, а там, в аэропорту, был Джон?

— Да.

— И что ты ему сказала?

— Ничего. Он меня оборвал. Думает, что я ему позвоню.

— А ты собираешься?

— В свое время. Сейчас у меня просто нет моральных сил. Еще несколько дней назад мы гуляли по пляжу. А сейчас уже дома. Никак не укладывается в голове. Ощущение нереальности происходящего.

— Понимаю.

— Ты устал? — спросила она.

— Это еще слабо сказано. Валюсь с ног. Тогда ложись спать.

— Я люблю тебя, Анна.

— Я тоже тебя люблю.

Когда Сара открыла дверь моей спальни, в одной руке у нее была кружка кофе, а в другой — газета.

— Ну что, уже проснулась?

Я села на кровати, сонно поморгав глазами. Сквозь тонкие занавески в комнату просачивался дневной свет.

— Который час?

— Почти десять. — Сара протянула мне кружку и положила на прикроватный столик газету. — Репортеры не понимают слова «нет». Пришлось отключить звонок телефона.

Я взяла со столика мобильник и откинула крышку.

— На твой сотовый они тоже звонили. Как только смогу, обзаведусь своим.

— Нет никакой спешки, — отмахнулась от меня Сара. — Можно послать Дэвида купить тебе телефон.

Поставив кофе на прикроватный столик, я взялась за газету. Всю первую полосу занимали наши с Ти Джеем фотографии. Те, что я уже видела по Си-эн-эн, и еще несколько из аэропорта. На самой большой было запечатлено, как Ти Джей целует меня в лоб, на фотографиях поменьше — как мы бежим рука об руку вниз по трапу самолета, как обнимаемся, как он, посадив меня к себе на колени, утирает мне слезы. Если у кого и были определенные догадки насчет наших отношений, то один взгляд на эти фотографии позволял получить ответ на все самые острые вопросы.

— Скажи, что я не готова разговаривать, если кто-то из репортеров все же прорвется. Хорошо?

Я отдала Саре газету, взяв со столика кружку. На меня нахлынули воспоминания о маме с папой, и я разревелась. Сара забралась ко мне в кровать и, сунув мне упаковку «Клинекса», прижала к себе.

— Все нормально, Анна. Я тоже много плакала после смерти каждого из них. Должно пройти время, чтобы боль хоть чуть-чуть притупилась.

— Конечно, — кивнула я.

— Есть хочешь? Дэвид пошел купить чего-нибудь на завтрак.

Из-за всех этих треволнений у меня пропал аппетит, но в животе было пусто, и я ответила:

— Немножко.

— Какие у тебя планы на сегодня?

— Надо записаться на прием к лечащему врачу, стоматологу, парикмахеру.

Сара вышла из комнаты и вернулась с телефонной книгой в руках.

— Ты только скажи, кому позвонить, и я все сделаю.

Ко мне в комнату вихрем ворвался Бен, в руках у него была газета.

— Только один вопрос, — произнес он, подняв указательный палец вверх. — Сколько лет тебе было, когда ты первый раз с ней перепихнулся? Так как, судя по этим снимкам, ты ее точно трахнул.

Если бы Бен не опустил взгляд на фото, где я целую Анну, то успел бы заметить мой кулак до того, как тот вошел в непосредственный контакт с его левым глазом.

— Господи Исусе! Ты что?! — Вопрос он задал, когда уже лежал на полу, держась за ушибленный глаз.

— И это первое, что ты можешь мне сказать после трехлетней разлуки?!

Он с трудом сел; глаз начал потихоньку заплывать.

— Ты что, Каллахан, совсем обалдел! Больно же!

Я вылез из кровати, протянул ему руку и помог подняться с пола.

— Не смей больше никогда о ней так говорить.

— Ти Джей? — На пороге стояла мама. Она явно заметила, что Бен держится за глаз. — Все в порядке?

— Просто прекрасно, мама.

— Угу, мы спокойны как никогда, Джейн, — кивнул Бен.

Мама внимательно посмотрела на нас, но докапываться не стала.

— Ти Джей, что ты будешь есть? — спросила она.

— Мне все равно, мама.

Когда мама ушла, Бен сказал:

— Ты что, типа, влюбился в нее или как?

— Да.

— А она тебя любит?

— Говорит, что любит.

— А мама в курсе?

— Ага.

— С катушек не слетела?

— Пока нет.

— Ну, рад, что ты вернулся, чувак. Мне реально было нелегко, когда сказали, что ты умер, — неуклюже обнял меня Бен и неожиданно потупился. — Я произнес речь на твоих похоронах.

— Да неужели?

Он только молча кивнул.

Когда у нас в девятом классе начались уроки риторики, Бен страшно зажимался и не мог выступать перед всем классом. И мне реально было не представить, как он обращается к толпе скорбящих. Может, зря я его ударил.

— Круто. Для тебя это поступок, Бен.

— Да, наверное. Твоей маме было приятно. Ну ладно, не будем о грустном. Скажи, а ты стричься-то собираешься? Уж больно ты смахиваешь на чертову девчонку.

— Да, собираюсь.

Мама приготовила мне чизбургер и жареную картошку, и, пока я ел, запивая все кока-колой, Бен сидел рядом. Родители то и дело тискали меня, а мама еще и целовала. Бен, похоже, собрался было съехидничать по этому поводу, но сдержался. Со льдом, приложенным к подбитому глазу, особо не поговоришь. Грейс с Алексис тоже немножко посидели со мной за столом, рассказали о школе, о своих друзьях.