Обнявшись, мы лежали в темноте на постели. Я боялась задавать ему вопросы, боялась спросить, как так вышло, что он оказался жив. Словно всё это могло оказаться миражом, рассеяться как дым. Но он, как всегда, понял меня без слов и произнёс негромко:

– Рада, я и правда жив. Никакой мистики.

– Но как?.. – пробормотала я. – Я звонила тебе – тогда, после Нового года. И тётя Маруся сказала мне…

– Сказала, что я отправился на перегон скота и не вернулся, – кивнул он. – Это правда. Меня в самом деле долго считали погибшим.

Он помолчал немного, потом спросил:

– Ничего, если я закурю?

И у меня надсадно сдавило в груди. Теперь он курил – а я этого не знала. Сколько всего ещё было в нём нового, о чём я даже не подозревала?

– Кури, конечно, – отозвалась я. – Только у меня нет пепельницы. Сейчас попробую найти какое-нибудь блюдце.

– Не надо, я в пачку.

Он перегнулся к полу, нашарил сброшенные брюки, вытащил из кармана сигареты и зажигалку. Сигареты вытряхнул на краешек постели, прикурил одну и принялся стряхивать пепел в опустевшую пачку.

– Помнишь, я говорил, что мне посоветовали способ заработать денег. Ну вот, туда я и подался. Меня сначала не хотели брать. Там в основном работали здоровые мужики, но я в конце концов сумел убедить их, что не подведу. Мы шли несколько дней, ночевали в палатке, в снегу. Мороз стоял жуткий. И я… Меня прихватило, я почувствовал, что заболел: поднялась температура, знобило всего. Но сказать об этом я не решался. Дурак… Думал – как же так, я наврал с три короба, поклялся, что справлюсь, а тут… В общем, последние дня два я еле шёл – голова тяжёлая, в глазах всё расплывается, варежку потерял… Несколько раз думал, что упаду, и… В конце концов все-таки отрубился, потерял сознание и свалился куда-то в овраг, отстал, в общем… А они, думаю, не сразу заметили, что меня нет. Потом вернулись, но стадо уже затоптало все следы, да и метель была, снегом занесло… В общем, они увидели провалившийся лёд на лесном озере, мимо которого мы в тот день проходили, рядом валялась та моя потерянная варежка. И все решили, что я утонул, провалился под лёд. И ушли…

Он помолчал и продолжил негромко:

– Меня подобрал старый лесник. Такой настоящий сказочный дед-лесовик. Жил практически в избушке – электричество от генератора, из отопления – печка. Я был без сознания, температура зашкаливала. А способов связаться с городом у него не было, и он выхаживал меня сам, лечил какими-то травами, настоями. Иногда в бреду мне казалось, он шептал что-то надо мной, колдовал, что ли… Не знаю, в общем, в конце концов я начал идти на поправку. Только поначалу был ещё совсем доходяга, еле с кровати вставал. Думал всё время, как там мать, как ты. Боялся, что меня считают мёртвым, что слухи уже дошли до тебя. Рвался идти в город пешком, но старик не пускал меня. Говорил, что слишком долго со мной возился, чтобы я вот так по-глупому околел в паре метров от его избушки.

Потом пришла весна, тропинки размыло, и ехать в город снова было нельзя, мы бы увязли в грязи. Выехать мы смогли, только когда подсохло. Старик запряг свою лошадь в раздолбанную колымагу и повёз меня в посёлок. Я увидел впереди свой дом и хотел спрыгнуть на землю, побежать к матери. Но старик остановил меня, велел посидеть немного и пошел рассказывать ей обо всём сам. Я только потом понял, почему он так поступил, когда увидел мать. Она выскочила из дома, посмотрела на меня и стала падать. Она пятилась, хваталась за грудь и задыхалась. Наверное, если бы я, как и собирался, просто вошёл в дом и сказал: «Привет, мам!», с ней бы случился сердечный приступ.

Он помолчал. Я тоже лежала молча и представляла себе посёлок и старый Гришин дом, и телегу во дворе, и тётю Марусю, хватавшуюся за сердце. Это было весной, он сказал. Весной, когда я, отчаявшись когда-нибудь снова услышать о нём, набрела в лесу на съёмочную группу…

– Мать тоже, как и ты, подумала, что я призрак какой-то, – усмехнувшись, продолжил Гриша. – Но тут ко мне кинулся Ветер, стал лаять, наскакивать на меня, радоваться, и тогда она наконец поверила. А потом рассказала мне, как вернулись охотники.

Я кивнула. Он в последний раз затянулся сигаретой, смял её в пачке. Оранжевые искры брызнули в разные стороны.

– Рада, я в тот же миг рванулся, чтобы дать тебе знать, что жив. Мне на всё было наплевать – на то, что мать только что меня увидела, на то, что я сам едва стоял на ногах. Я думал только о том, что ты считаешь меня погибшим. Но что мне было делать, я не знал. Ведь позвонить тебе на домашний телефон я не мог. А нам ты давно не звонила – с того самого разговора, когда мать сказала тебе, что я пропал.

И меня захлестнул острый стыд. Я сообразила, как эгоистична была в своём горе, когда избегала малейших контактов с теми, кто знал Гришу, чтобы не бередить и без того никак не заживающие раны. Ведь будь я более чуткой, узнала бы у тёти Маруси, что он жив. Но я ни разу не позвонила.

– Понятно было, что на мотоцикле мне до тебя не добраться, – меж тем продолжал свой рассказ Гриша. – Мать пообещала мне, что с зарплаты выдаст мне денег на билет, даже если нам всем придется ещё месяц жить впроголодь. Но до зарплаты оставалось ещё две недели. Они как год тянулись, честное слово. Я толком не ел, не спал, маялся. Мне все казалось, что тебе очень плохо, а я ничем не могу помочь. Хотел пешком к тебе идти, представляешь? – Он невесело усмехнулся.

В окне уже начинал брезжить ранний рассвет. Темнота ещё не отступила, лишь стала немного разбавленной. В комнате сильнее залегли тени, на всём появился словно лёгкий налёт серого.

– Когда мать получила деньги, я взял билет и поехал к тебе, – продолжил Гриша. – А когда приехал, твоя тётка сказала мне, что ты улетела в Америку. Я поначалу не поверил, решил, что она просто не хочет меня к тебе пускать. Устроил скандал, орал, рвался. А потом понял – всё кончено, ты действительно уехала.

У меня по лицу потоком хлынули слёзы. Я прижалась к тёплой груди Гриши, шепча:

– Гриша, если бы я знала. Если бы я только знала…

Он рассеянно погладил меня по волосам, отвёл от лица прилипшие к мокрым щекам пряди.

– Это ничего, – прошептал он. – Ничего. Ты правильно сделала, что уехала.

– Но почему? – всхлипнула я. – Как ты можешь так говорить? Ты не представляешь себе, как я жила все эти годы, как мучилась. Мне иногда казалось, что намного проще было бы всё закончить… Если бы я только знала, что ты жив!

Гриша убрал руку, которой обнимал меня за плечи, приподнялся и сел на постели, спиной ко мне. Удивительно, но даже вот так, когда я не видела его лица, я всей кожей чувствовала исходящее от него напряжение. Оно угадывалось в каждой мышце спины, в развороте плеч, в чуть опущенной голове.

– Рада, – глухо заговорил он. – Ну что бы я тебе дал там, дома? Какую жизнь? Голодную и нищую, как у моей матери? Ты же знаешь, у меня талантов никаких. Возможности пойти учиться, получить высшее образование у меня не было. Мать и так билась как рыба об лёд, чтобы нас прокормить. Если бы ты узнала, что я жив, отказалась бы ехать в Америку, и чем бы всё это кончилось? Только посмотри, кто ты теперь, где ты…