– Полагаю, вы не собираетесь дать мне аванс, – сказала я.

Рид рассмеялся, но негромко и добродушно.

– Хорошая попытка, но нет. Пока все не уляжется, пока ваша статья не будет закончена и принята, мы не имеем официальных рабочих взаимоотношений. И не говорите мне, куда собираетесь уехать. Я не хочу лгать, если они вернутся в офис и начнут задавать новые вопросы. Но я слышал, что Канны – очень приятное место. Кажется, это недалеко от того городка, где живет Пикассо?

Рид подал знак официанту, который принес счет. Он заплатил за нас обоих и встал, взяв свои шляпу и зонтик.

– Дайте мне десять минут, чтобы не показалось, будто мы сообщники.

Выражение моего лица вызвало у него улыбку.

– Шутка, – сказал он.

Итак, у Дэвида Рида имелось чувство юмора. Отмечено, хотя и неуместно в данных обстоятельствах.

Хотя он и пошутил, я все равно подождала еще десять минут, вспоминая наш разговор и делая пометки насчет статьи. Я цеплялась за эту работу – мой спасательный плот в бурном море, стараясь не думать о людях из ФБР. Я осознала, что Рид не закончил наш разговор. Мы не поговорили об Уильяме, о его деловых отношениях с «Современным искусством» и о том, что это могло значить для меня. Впрочем, это уже не имело значения. Я знала, что не выйду за него замуж; а возможно, и всегда знала. Это было желание моей матери, но не мое. И хотя я была на нее похожа, многое не имело к ней отношения.

В тот вечер я сидела в своей квартире – бывшей квартире моей матери, – накрывшись одеялом на видавшем виды диване, и думала в темноте. Меня снедало беспокойство. По телевизору я видела слушания в комиссии Маккарти; видела, как люди – профессора, драматурги, учителя – подвергались давлению и запугиванию, чтобы они выглядели виноватыми, даже если были невиновны. Как их ближних осуждали только из-за родства с ними. Под угрозой была не только моя карьера, но, возможно, и карьера Элен. А Уильям? Последнее, что ему было нужно, – это быть обвиненным в симпатии к коммунистам только из-за связи со мной, потому что я была студенткой профессора Гриппи и участвовала в маршах против расизма и сегрегации.

Я свернулась в клубок. Моя мать очень гордилась этим диваном со стильной черно-белой обивкой и обтекаемой модернистской формой. Это была первая вещь, которую она смогла купить новой, а не подержанной. В первые послевоенные годы – до того, как болезнь и уход за ней опустошили наши банковские счета, – она добавила другую мебель: кофейный столик из светлой древесины с полкой для журналов, настольную лампу с длинным гибким стержнем, коврик в оттенках кремового и серого цветов. Все в современном стиле, соответствовавшем ее намерению отказаться от прошлого.

Она подвела черту между «тогда» и «теперь», между опасностью и безопасностью. Анна-Мартина убежала от прошлого и не оглядывалась. Или нет? Если история Сары была верной, проводила ли Марти долгие часы, вспоминая о бывшем любовнике? Раньше я думала, что Пикассо был ее любимчиком из-за живописи. Но, возможно, существовали и другие причины. Может быть, когда она поняла, что умирает, то пересмотрела свой полный разрыв с прошлым. Оставила ли она эту газетную вырезку, эту хлебную крошку, лично для меня?

«Нужно больше информации», – сказал Дэвид Рид. Неофициальный отпуск. Одно решение для двух проблем: я стану «недоступной». Меня не смогут допросить, так как не будут знать, где меня найти. Я слышала, как люди пользовались словом «недоступный», говоря о себе или других, если боялись, что им будут задавать вопросы о политической деятельности, пикетировании ресторанов или участии в демонстрациях. Они на какое-то время пропадали.

Я отправлюсь во Францию. Найду Пикассо и поговорю с ним. Неважно, что это казалось невозможным: это нужно сделать. Вероятно, я также смогу найти Ирен Лагю и побеседовать с ней; начать другую статью для «Современного искусства» – о недооцененных женщинах-художницах двадцатых годов. Потом я уговорю Рида опубликовать и ее, несмотря на первоначальное равнодушие. Это тоже нужно сделать.

Но как? Мой банковский счет почти опустел, и у меня не было ценных вещей. Нет, не так… Мать оставила мне автомобиль. Я могла бы продать ее «Фольксваген», и, наверное, тогда у меня будет достаточно денег для поездки туда и обратно.

Я никогда не рассматривала продажу автомобиля, потому что он принадлежал ей и был одной из немногих вещей, которые от нее остались, не считая мебели и коробки с шарфами. Когда я сидела в машине, то могла представить ее рядом. Иногда мне казалось, что я все еще ощущаю аромат ее духов. И, по ее словам, она любила этот автомобиль, поскольку теперь ей больше не придется ездить на поезде. Теперь эти слова приобрели новый смысл.

Неоновая вывеска аптеки на другой стороне улицы слабо освещала стол, где лежала моя записная книжка. Пользуясь только этим пятном света, я начала составлять список нужных вещей. У меня уже был паспорт. Нужно несколько перемен одежды. Во Франции теплее, чем в Нью-Йорке? Нужно будет попросить Элен время от времени заходить ко мне и складывать почту на стол. Продать автомобиль. Комендант дома однажды спросил, могу ли я выставить его на продажу. Утром я первым делом спрошу его, остается ли предложение в силе.

Такой короткий список дел! Как легко оторваться от корней, оставить прежнюю жизнь позади! И как болезненно отказываться от знакомых вещей… Как это бодрит и воодушевляет!

Нужно написать Уильяму. Я задолжала ему хотя бы такую малость. И Джеку. При мысли о нем у меня закружилась голова. Одна ночь изменила все. Тем не менее я не звонила ему после того, как съехала из отеля. Я занималась статьей и разбирательствами с Уильямом. И на заднем плане присутствовал страх того, что чувства Джека были не такими сильными, как мои.

Собирался ли он развестись с Джанет? Даже если так, пройдет определенное время, прежде чем ему захочется завести новые отношения. Но у нас они уже были, и этого нельзя отрицать. Вопрос в том, есть ли у нас совместное будущее. Это был очень серьезный вопрос, поскольку я еще помнила, как презрительно он отозвался о работающих девушках во время нашего первого разговора.

Порывшись в сумочке, я нашла визитку с телефоном его отеля. Это нужно было сделать до отъезда; я не могла уехать в неведении.

Джек поднял трубку после третьего гудка.

– Отель Бреннана, – сказал он. Его голос был приятно знакомым.

– Это я, Алана.

Пауза.

– Алана… После