лет назад, в 1976-м, – тот самый проект, который отложили. Я вспомнил о своем негативном опыте работы с Паркином много лет назад, когда я пригласил его компанию присоединиться к проекту Habitat, а Паркин попытался получить контроль. Но теперь обстоятельства значительно изменились. Паркин согласился предоставить технические услуги – документацию на строительство и разрешения, – и я одобрил участие его компании в проекте в качестве компаньона.

Джин Боггс знала все о художественных музеях и основательно продумала устройство нового. Понятное проектное задание, которое она подготовила, представляло собой трехтомный документ, касающийся каждого зала в еще несуществующем строении. В то же время, несмотря на все свои идеи относительно Национальной галереи, Джин понимала, что мнение других людей тоже следует принимать во внимание. Она была готова к плодотворному диалогу.

Первое, что я сделал, – уехал с семьей в отпуск на Гваделупу, чтобы хорошо все обдумать и воплотить некоторые из размышлений в моделях. Проект требовал раздумий на расстоянии – и относительной изоляции. Это должен был быть очень большой музей, с разными коллекциями и большим крылом для хранителей – настолько же большим, как в Музее искусства Метрополитен в Нью-Йорке. Проблема больших музеев, включая Метрополитен, состоит в том, что там можно заблудиться и через какое-то время начинаешь чувствовать утомление и апатию, чего никогда не случается в менее крупных Коллекции Фрика или Музее Гуггенхайма. Я подумал, что решить эту проблему можно, если представить здание как микрокосм города – с улицами, площадями, парками, окруженными зданиями галереи: это больше похоже на ряд меньших музеев, сгруппированных вокруг заметных пространств, к которым посетители всегда смогут вернуться, чтобы сориентироваться.

Я также считал, что большое, изобилующее повторениями модульное здание с бесконечными похожими помещениями галереи, как предлагалось в проекте Паркина 1976 года, не подходит для коллекции. Искусство барокко, искусство инуитов, современное искусство – к какой бы категории ни относились произведения, они только выиграют, если галереи будут спроектированы специально для этого собрания с точки зрения масштаба, характера, освещения и так далее. Кроме того, я всегда считал, что естественный свет необходим, чтобы наслаждаться музеем – как в выставочных залах, так и в общественных пространствах, – но в проекте Национальной галереи мы пошли еще дальше, считая дневной свет обязательным в каждом офисе и в помещениях для хранителей. В целом я утверждал, что современный музей должен быть привлекательным, понятным и открытым для города. Я использовал определение «соблазнительный». И тем не менее, поскольку музей должен был занять видное положение в столице государства, ему предстояло стать местом для церемоний.

Я вернулся с Гваделупы с тремя моделями, которые сделал сам из пластилина. Одна модель во многом была выполнена в духе Восточного здания Национальной галереи Вашингтона по проекту Ио Мин Пея: большой центральный атриум, окруженный несколькими строениями, каждое из которых является точкой привязки, обозначающей основное местоположение. Вторая модель представляла более прямолинейную конструкцию, состоящую из двух главных вестибюлей (один из них идет параллельно реке, другой – перпендикулярно к ней), соединенных застекленным главным залом. Большой зал задумывался как общественное пространство, подходящее для многолюдных собраний, включая официальные государственные мероприятия. Третья идея получила прозвище «проект деревни» – павильоны, рассеянные на участке внутри парка и связанные друг с другом застекленными дорожками. Эти три модели сохранились в архивах Университета Мак-Гилла.

Наброски из альбома за 1983 г.: проекты Национальной галереи начали принимать определенную форму

Вторая модель больше соответствовала представлению о музее как микрокосме города. Посетители попадали во входной павильон с улицы, выходящей на кафедральный собор; рампа длиной 79 м вела через музей мимо выставочных залов к Большому залу – прозрачному павильону высотой 43 м, который перекликался с Парламентской библиотекой в стиле неоготики, расположенной на другой стороне оврага. Для Большого зала мы спроектировали систему затенения из треугольных парусов, в растянутом виде образующих похожие на калейдоскоп или на цветок тенты, которые рассеивают естественный свет. Из Большого зала другой вестибюль обеспечивает доступ к остальным выставочным залам и крылу для хранителей музейных коллекций.

В процессе разработки проекта нам пришлось принимать решение по поводу 79-метровой рампы, ведущей от входа к Большому залу. Рассматривался вариант оставить рампу открытой с одной стороны – сделать огромные окна с видом на Оттаву и парламентский комплекс. Выставочные залы располагались бы в ряд с другой стороны. Другая идея состояла в том, чтобы расположить выставочные залы по обеим сторонам рампы. Два альтернативных варианта скоро стали называть «экстраверт»-и «интроверт»-схемами.

Оба подхода имели свои достоинства. «Интроверт»-схема привносила некое ощущение загадочности. Когда посетители поднимались по рампе к Большому залу, их ждали впечатления, которые невозможно было предугадать. К тому же такое расположение акцентировало внимание на выставочных залах, помимо других соображений. Многие художественные музеи – это здания-«интроверты», как, например, Национальная художественная галерея в Вашингтоне, округ Колумбия, по проекту Джона Рассела Поупа. Напротив, в соответствии с «экстраверт»-схемой все общественные пространства музея были выставлены на обозрение города, и наоборот. Это было дерзкое заявление о том, как должно существовать общественное здание в плюралистическом контексте современного города.

Комитет по строительству, который собрала Боггс, состоял в основном из хранителей музейных коллекций, и они тяготели к «интроверт»-схеме. Хранителям понравилась идея, в соответствии с которой как только заходишь в здание, тебя поглощает искусство, и они не возражали против того, что снаружи Национальная галерея будет выглядеть как здание с длинной, глухой стеной, идущей к центру города, и этот вид будет смягчаться, только когда дойдешь до прозрачного Большого зала в конце.

Я понимал доводы в пользу «интроверт»-схемы, но сохранял нейтралитет, когда речь шла о двух подходах. На этом этапе Джин Боггс сказала, что премьер-министр просит нас прийти к нему в кабинет не с одним, а желательно с двумя проектами, чтобы иметь два варианта для обсуждения. И Джин предложила показать премьер-министру «интроверт»– и «экстраверт»-проекты. Я спросил, действительно ли она настолько верит в группу политиков, и она улыбнулась.

Итак, мы упаковали две модели – они были довольно замысловатыми – и отправились на Парламентский холм. На встрече кроме самого Трюдо присутствовали еще шесть министров. Я провел презентацию, и члены кабинета начали обсуждение. Они поинтересовались, есть ли разница в стоимости между двумя вариантами. Я ответил, что, согласно оценкам, «экстраверт»-проект будет примерно на 10 % дороже – он менее компактный и требует огромного количества стекла. В разговор вступил министр финансов, заявив, что «интроверт»-проект по сути более характерен для канадцев. Он сказал: «Мы скромные люди, мы не рисуемся и не выставляем себя напоказ». Потом в спор