– Господин Осетров, – Дмитрий Данилович двинулся дальше, – вы ведь неоднократно отказывали Сидору Муравкину в желании стать вашим компаньоном?

– Да!

– Но почему за столь непозволительные предложения не гнали со службы?

– Потому что работником Муравкин был хорошим. Внимательный, аккуратный, товар хорошо знал, с покупателями говорить умел. Я надеялся, что выветрится эта дурь…

– А почему таки уволили?

– Да надоело мне. Сколько можно увещевать…

– И утром в понедельник восьмого июня дали Сидору расчет?

– Да, именно тогда. Петров пост как раз начался.

– И больше Сидора не видели?

– Нет!

– А подсудимого? Когда вы видели Антипа в последний раз?

– На поминках. Когда его арестовали.

– Но он же ваш кум! Разве не навещали его в тюрьме?

Осетров закусил губу, кинул взгляд на Антипа – тот по-прежнему глядел вниз.

– Вопрос вам понятен? – поторопил Осетрова судья.

– Нет, не навещал! И до сих пор кляну себя последними словами, что согласился на кумовство. Это ж надо, каков негодяй! Родного брата сгубил!

– Сей факт судом еще не установлен, господин Осетров, – оборвал купца Тарусов. – А куму свою, Марию Муравкину? Когда ее в последний раз видели?

– Тогда же, – быстро, без запинки ответил Осетров.

– То есть на поминках?

– То есть – да!

– А вам известно, Осетров, что свидетель несет ответственность за дачу ложных показаний?

– Протестую! – напомнил о себе Дитцвальд.

– Да я крест животворящий целовал! – возмутился Осетров. – Вы что, князь, не видели?

Протокол допроса Маруси Муравкиной был оглашен Дитцвальдом. Тарусов, против ожидания публики, не протестовал.

Настала очередь свидетелей защиты. Первым вызвали Прыжова.

В этот момент в зал, вернее на хоры, зашла Сашенька. Дмитрий Данилович очень ждал ее, а заметив, приветливо улыбнулся. Она в ответ качнула веером, мол, все в порядке, и огляделась.

Ба! Сколько знакомых лиц, даже Илья Игнатьевич пожаловал! Конечно же, сидит на почетных местах вместе с другими важными птицами – позади судейского стола был установлен ряд кресел. Так, так, так… Где Осетров? Сашенька достала театральный бинокль. Вот он, паскудник, в последнем ряду, а рядом супруга. Отлично! Не подвел Прошка.

Еще кто здесь? Михнов, Живолупова, Кутузов… А это кто? Сашенька не поверила глазам – неужели Будницкий? Он-то какого рожна притащился? Неужели лже-Марусю караулит? Значит, надо быть поосторожней, шею ведь свернуть обещал. Боже, Ципцин! Ему-то что здесь надо?! И вообще, откуда взялся этот мастеровой с безупречным французским? И что ему надобно от Сашеньки?

– Господин коллежский асессор! Я правильно расслышал? Вы утверждаете, что голова покойного испачкана в грязи? – с тоской в голосе спросил тем временем Дитцвальд.

Когда же эта ерунда закончится? Сколько можно обсуждать всякую чушь?

– Да, – подтвердил Прыжов.

– Почему тогда сей факт не был установлен при первичном осмотре?

– Я на нем не присутствовал, его проводил врач Петербургской части Горский. Мне же голова была передана для консервации. При ее осмотре я обнаружил комки земли в волосах и потеки на лице. После погружения головы в спирт грязь выпала в осадок. Можно, я продемонстрирую?

Якоб кивком разрешил.

Лешич подошел к столику для вещественных доказательств, взял емкость с головой в руку и два раза всколыхнул содержимое. Теперь осадок увидели и публика, и присяжные.

– И что из этого следует? – Дитцвальд зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Вероятней всего, голова после декапитации была закопана, потому что отрублена была с единственной целью – сделать невозможным опознание. Так бы и вышло, всплыви Сидор через месяц или полгода. Но из-за гнилой веревки, которой труп был привязан к камню, он явил себя следующим же днем, одежда помогла опознанию, а родимое пятно на ноге сделало его стопроцентным. И вот тут-то истинный убийца, испугавшись разоблачения, выкопал голову, слегка ее обмыл, держа за волосы – потому-то и остались потеки грязи на щеках, – и принес на поминки, полагая, что Антип Муравкин из-за ссоры на крестинах в больших подозрениях у полиции.

– Надо же, какая у вас фантазия, господин коллежский асессор! – воскликнул с сарказмом Дитцвальд. – Теперь мне понятно, зачем Тарусов вас вызвал. Непонятно, однако, почему такие вот субъекты состоят у нас в штате Губернского правления? Вы только вдумайтесь, господа присяжные, вдумайтесь над абсурдными выводами, которые изложил этот, с позволения сказать, эксперт! Раз на голове грязь, значит, она была закопана, а раз была закопана, значит, убийца не Муравкин. Ну как тут не расхохотаться?!

– Действительно, господа присяжные, – сказал с места Дмитрий Данилович, – вдумайтесь! И вслед за доктором Прыжовым придете к тем же выводам.

– Нет, князь, – парировал Дитцвальд, – сии выводы беспочвенны!

– Почему же беспочвенны? Вон она почва, на дне банки болтается! (Смех в зале.) А вот обвинительный акт о ней молчит.

Хоть такие спонтанные перебранки между сторонами и были против правил, Якоб не возражал. И присяжным понятней, и сидеть не скучно.

– Конечно, молчит! Потому что грязь эта к преступлению никакого отношения не имеет.

– Вот как?

– Вспомните – Сидор был пьян. Вероятно, упал по дороге из трактира, вымазался!

– Это ж как надо упасть, чтобы в волосах остались комки земли? – вслух удивился Прыжов.

– Упал, говорите? Вымазался? – продолжил нападение после его реплики Тарусов. – А вот свидетель Щериля утверждает, что в понедельник Сидор был чист, будто после бани.

– Ой, князь, – отмахнулся Дитцвальд, – ну вы же сами только что доказали, что Щериля – великий путаник.

– Господа присяжные! Внимание! – громко обратился к ним Дмитрий Данилович. – Только что обвинение признало, что у него нет свидетелей, видевших Сидора Муравкина возле дома своего брата в день убийства.

– Э-э! Не передергивайте, я такого не говорил! – завопил Дитцвальд.

– Значит, Щериля видел Сидора? Тогда вопрос: чистого или грязного?

Фердинанд Дитцвальд уже клял себя за глупую импровизацию с падением Сидора. А как иначе поступить? Присяжные судят эмоционально, неувязки трактуют в пользу обвиняемого, потому Дитцвальд и рискнул с предположением. Оказалось, зря! Теперь придется отступать, но надо сделать это достойно, красиво.

– Обвинение не готово сейчас ответить на этот вопрос, – признал Дитцвальд. – Но не по своей вине. Коллежский асессор Прыжов утаил этот важнейший факт от следствия. И ему придется за это ответить!