Мужчина терпеливо ждёт, пока я слегка подсушу свои волосы, затем берёт за руку и ведёт … не в спальню, а в гардеробную. Там, напротив большого высокого зеркала стоит широкое мягкое кресло. Теперь Леон набрасывает на него простынь. В углу кресла что-то лежит. Видимо, Бесов принёс, пока я сушила волосы. Но, что там такое, рассмотреть я не успеваю.

Леон садится в кресло и притягивает меня к себе на колени. Но сажает спиной к себе. Нажимает рукой на бёдра, заставляя широко развести ноги.

— Что ты задумал? — всё же спрашиваю я.

— Ничего. Побыть с тобой наедине. Полюбоваться, немного приласкать, — шепчет мне в ухо. — Я целый день за тебя боялся. Но я не хочу, чтобы теперь боялась ты. Постарайся мне довериться. Хочешь меня, Лиз?

— Хочу, — выдыхаю в ответ. Поворачиваю голову и касаюсь его губ своими. — Леон, я понимаю сколько сегодня доставила тебе неудобств. Но это моя жизнь. Ты уйдёшь, а она останется. Я рождена для неё, а не для тебя.

Он ничего не отвечает. Собирает мои волосы в кулак левой руки и чуть оттягивает назад мою голову, прижимая к своему плечу. Двумя пальцами правой нежно гладит моё лицо, нажимает на губы. Я приоткрываю, впуская их в рот. Облизываю, затем посасываю. Мне нравится касаться языком его кожи, чувствовать, как по телу разливается тепло приносящее с собой возбуждение.

— Хорошая девочка, — шепчет он.

Убирает пальцы и ведёт руками по моему телу, доходит до груди и подкладывает ладони под полушария, начинает ласкать пальцами соски. Набухшие вершинки превращаются в тугие камушки, от которых по телу расходятся разряды тока. Я невольно двигаю бёдрами, развожу их ещё сильнее и пытаюсь тереться лоном о напрягшийся твёрдый член.

— Не торопись, — предупреждает Леон. — Нам некуда спешить, никто не помешает. Мне нравится смотреть на тебя, нравится твоя светлая кожа. И то, что здесь ты тоже светлая и розовая.

Он ведёт пальцами по животу, касается чувствительного бугорка клитора. Токи возбуждения, жалящие моё тело, моментально становятся острее.

— Леон, — я выгибаюсь под его пальцами и осыпаю короткими поцелуями его шею и подбородок. Он прикрывает глаза, наслаждаясь этой простой лаской. Ему нравится!

Пальцы соскальзывают с чувствительного бугорка и раздвигают нижние губки, несколько минут легко трут их, затем проходятся по краю лона. Я решаюсь и задаю вопрос, о котором давно думала:

— Когда ты рассматривал те присланные фото, то сказал, что там точно не я. Откуда ты узнал?

— У той девушки, на фото, здесь было всё очень идеально. У тебя же один лепесток чуть больше, чем второй, — он ведёт пальцами. — И сами губки чуть больше, чем требуются. Я это ещё в тот, первый раз заметил, когда попросил тебя показать себя.

— Требуются? — удивляюсь я.

— На самом деле наложниц для гаремов падишахов, султанов и так далее, отбирали совсем не по красоте лица. А вот по этому самому месту. Считалось, что самые красивые девушки — это те, у которых маленькие пухлые губки красиво обрамляют розовое лоно. При возбуждении они становятся ещё более пухлыми, на них начинает блестеть смазка. Со стороны смотрится, как лепестки цветка, покрытого капельками росы. А внутри прекрасная розовая серединка. Может, поэтому так высоко ценились блондинки, ведь у них между бёдер всё светлое, никакой пудрой замазывать не нужно.

Мужчина ведёт рукой чуть выше, сжимая пальцами гладкий холмик и продолжает рассказ:

— Этот холмик тоже должен быть не слишком большим и не слишком маленьким. Примерно, как у тебя.

— То есть, сверху ещё ничего, а снизу — подкачало, — выношу я вердикт сама себе. — Меня бы в гарем не взяли?

— Скорее всего, посмотрели бы на другие таланты, — улыбается мужчина. — Мне всё нравится. Кстати, сейчас я тебе говорил про арабов. Многие причисляют к ним народ моей страны, считая, что мы одно и тоже, если исповедуем ислам. Но это совсем не так. Афганцы и арабы — мы совсем разные. И толкования веры у нас разные. Как-нибудь я тебе об этом расскажу, но не сегодня.

Он снова целует меня, продолжая ласкать между бёдер. И первым разрывает поцелуй. Берёт мои руки и заводит за спину, связывая своим галстуком, лежащим на спинке кресла. Я только теперь обратила на него внимание.

— Не бойся, Лиз, — шепчет, глядя мне в глаза. — Ложись, как тебе удобно. Расслабься. Вот так. Хочу смотреть на тебя, покорную, в моих руках.

Достаёт флакончик со смазкой, наливает на пальцы и растирает мне между ног, медленно, но глубоко проникая в лоно. Само проникновение мне очень приятно, но смазка…

— Зачем? — поднимаю голову, пытаясь поймать его взгляд. — Я и так тебя хочу.

Но он следит за своими пальцами:

— Я не буду нежным, Лиз. И быстро не будет. Твоей естественной смазки не хватит. Смотри, какая ты влажная. Смотри в зеркало, Лиз.

Несколько минут я действительно следила за его руками, привыкая к тому, что не стоит дёргать собственными.

— Не бойся, Лиз. Доверься, — снова прошептал мужчина, медленно проводя по моему плечу уже знакомым мне … кинжалом.

— Леон! — закричала я.

— Тихо-тихо, не дёргайся. Лезвие очень острое. Я не забудусь. Этого не произойдёт. Но ты не должна дёргаться. Если станет настолько страшно, что ты не сможешь с собой справиться, тогда мы прекратим. Но сначала давай попробуем. Я очень хочу, чтобы ты была смелой девочкой. Ты ведь очень смелая девочка, Лиз.

Я киваю.

— Леон, но это ведь не тот кинжал, которым …которым ты…

— Нет. Тот был обычным. Мы сразу от него избавились. Зачем хранить улику? Этот очень старый, передаётся по наследству. Всё, что у меня осталось от отца, как у тебя — фото, — медленно проговорил мужчина. — Стас рассказал тебе не только это. Он сказал тебе имя. Я хочу услышать, как ты его произносишь.

Острый клинок обводит грудь, затем вторую. Мужчина не спешит, повторяя каждое движение несколько раз. Затем холодная сталь скользит по ложбинке, и я задерживаю дыхание. И с силой выдыхаю, когда в лёгких заканчивается кислород. Это ошибка. Резкое движение грудной клетки и в ложбинке появляется тонкий порез. Боли нет. Лезвие слишком острое, но на коже собирается капля крови.

— Хайдар, — выдыхаю я. — Хайдар.

Лезвие едва вздрагивает, проходит по плоскости живота, затем кружит по лобку. Спускается ещё ниже. Я снова перестаю дышать. Но мужчина резко меняет положение кинжала в руке и давит мне на клитор отшлифованной и нагретой в его руке рукояткой. Я вскрикиваю от очередного удара током.

— Хайдар!

Лезвие касается лепестков, и я ещё шире