Затем он проник в нее своим горячим копьем, и она целиком отдалась мучительно-сладостному ощущению этой проникающей силы. В прохладной комнате она вся пылала, с восторгом вручая ему себя. Его горячие губы зажгли огненную дорожку между грудями и с невыразимой нежностью теребили ее соски, после чего скользнули ниже. Уитни содрогалась от желания, когда он стал целовать ее внизу живота, затем ладонями обнял ее за ягодицы и нагнулся к золотистым завиткам, украшающим мягкий холмик в развилке ее нежных и стройных бедер.

— Люби меня! — порывисто прошептала она, вкладывая в эти слова всю свою страсть и нежность. — Наполни меня… снова.

Гарнер поспешно стащил сапоги и отшвырнул их в сторону, за ними последовали бриджи, и он погрузился в ее призывные объятия и в негу ее поцелуев. Снова и снова повторяя в пылу страсти ее имя, он дразнил ее ловкими движениями своего копья, заставляя гореть и таять.

С судорожным вздохом она выгнулась навстречу ему, провела руками по его спине и неуверенно обхватила его ниже пояса. Он застонал и, слегка расслабив тело, стал вторгаться в шелковистую глубину все более углубляющимися толчками.

— О, майор…

— Гарнер, — поправил он, дразня ее соски губами, отчего в ней поднималась спираль наслаждения. — Ты этого хотела?

— Да… да! — Казалось, тело ее медленно истаивало и сливалось с его телом. Она приподняла бедра навстречу ему, стараясь вместить его как можно больше. И в ответ на этот призыв его плавные ритмичные движения усилились, заставляя их обоих двигаться быстрее и энергичнее. С каждым толчком они воспаряли все выше, все больше приближаясь к сказочному блаженству.

Уитни сгорала в мучительно-восторженной жажде освобождения. Внезапно его движения замедлились, но стали более мощными и страстными, они словно подняли ее на гребне волны и перенесли через последний незримый порог, опустив на просторный берег наслаждения. В один миг хрупкие барьеры плоти словно взорвались, и она вся превратилась в сгусток невероятных ощущений. Потрясшая ее буря освобождения захватила его, неудержимо втянула в бешено вращавшуюся воронку, исторгая из его существа стоны последнего извержения и бесконечного блаженства. Ей казалось, что его стоны исходят из ее собственных уст, что конвульсивные содрогания его тела зарождались в ней самой. И они окончательно слились в интимнейшем акте физической близости, стремление к которой от сотворения мира заложено в сердцах и умах людей.

— Гарнер… — Кончиком языка Уитни увлажнила пересохшие губы.

Они по-прежнему лежали в объятиях друг друга, погружаясь в дремотную истому.

— М-м? — Не размыкая век, он медленно потерся головой о ее гладкое плечо.

— Не сердись на меня за мой укус.

— Наверное, я опьянел от тебя, моя маленькая горячая Уиски, но я совершенно ничего не почувствовал.

— Я про вчерашнее…

— Ну, за это ты мне еще заплатишь… — проворчал он. Уитни приподняла голову и увидела на его лице коварную улыбку.

В середине ночи в дверь оглушительно забарабанили. Гарнер подскочил в кровати с бьющимся сердцем. Секунду он еще пребывал во власти безмятежного уюта комнаты, затем спрыгнул с кровати, окончательно проснувшись и готовый к действиям.

— Майор!

Отчаянный зов Брукса отозвался в мозгу Гарнера, и он остановился, провел по волосам, затем потряс головой, проясняя голову. В комнате было очень холодно, и он задержал дыхание, разыскивая в темноте свои штаны.

— Иду! — крикнул он еще хрипловатым после сна голосом и прокашлялся. — В чем дело, Брукс? Если не очень важное… — Но уже влезая в штаны, понял, что дело было важным, иначе сдержанный Брукс не стал бы будить его среди ночи.

— Это случилось… сегодня ночью… сейчас! — Запыхавшийся от бега Брукс ворвался в комнату и едва не столкнулся с майором. При свете масляной лампы видно было, что лейтенант весь раскраснелся и взмок от пота. — Они выносят виски сейчас… прямо сейчас! Их заметил Кинджери, когда мы патрулировали там, около песчаных утесов — в южной части долины! Там столько бочек со спиртным!

Гарнер помедлил секунду, осознавая новость, затем выхватил лампу у Брукса и собрал в охапку сапоги и китель.

— Сколько?

— С полдюжины, а может, и больше. — Лейтенант нахмурился и, опустив голову, добавил: — С ними Чарли Данбер.

— Черт! Подними остальных людей. Чтобы через три минуты все вышли — я буду там через две!

— Есть, сэр.

Брукс выскочил за дверь и помчался вниз, а Гарнер вернулся в комнату, чтобы найти рубашку. Он заметил ее на полу около кровати и бросился к ней, а когда выпрямился, натолкнулся прямо на ошеломленный взгляд Уитни. Он на мгновение замер и почувствовал внутри холодок.

— Что п-происходит? Что случилось? — Прижав одеяло к груди, она растерянно моргала со сна, пытаясь понять, что означают эти стук и крики и это странное выражение его лица.

— Виски, они перевозят бочки с виски. — Он стиснул зубы, его рука непроизвольно сжала рубашку. Взгляд Уитни стал тревожным, и она быстро опустила ресницы. Он медленно поднялся. — Мне нужно идти… — Отступив от кровати, он просунул голову в ворот рубашки, решив не возиться с пуговицами.

— Виски? Ты имеешь в виду… ночью? Они… — Уитни окончательно все поняла, увидев, как он натягивает сапоги. Сердце у нее подскочило и отчаянно забилось. — И ты идешь за ними? — Только теперь ужас случившегося дошел до нее, и она вся сжалась. Она стала пробираться к краю кровати, прижимая к себе одеяло. — Гарнер, ты не можешь…

Он уже начал надевать китель и вдруг застыл. Лицо его приобрело непроницаемое выражение, но это не могло защитить его от боли, какую доставлял ему вид Уитни. Она стояла около кровати, завернувшись в то же самое проклятое одеяло, со спутанными после ночи любви волосами, со сверкающими, как драгоценные изумруды, глазами и дрожащими губами. Второй раз… эта мысль острой болью пронзила ему сердце. Он привел ее в свою кровать, и второй раз его оторвали от нее, ввергнув в настоящую катастрофу. Как будто это не могло дождаться наступления дня.

— Что значит — не могу? — Его серые глаза стали напряженными, и он весь собрался перед ожидаемым ударом. — Почему?

— Там же мой папа, — задыхаясь, проговорила она, шагнув к нему и снова останавливаясь.

— Наверняка, — проговорил он сквозь стиснутые зубы.

— Но… Мы… После… — Она судорожно прижала к себе одеяло, остро сознавая свою наготу. Исполненная смущения и отчаяния, она отвела от него взгляд. Он открыто заявил, что намерен предать Блэка Дэниелса федеральному суду, зная, что такой человек, как ее отец, обязательно примет вызов. И она это понимала, она знала, что схватка между ними неизбежна, и все-таки пришла к нему в постель. Что она может сказать? Разве есть в мире слова, способные убедить его изменить долгу, который он ценит превыше всего?

— Ты знала? — спросил он со сдержанным отчаянием, которое сменилось глубоким унижением и злостью, и сам ответил на свой вопрос: — Господи, ну конечно, знала! Это все входило в ваши планы, так ведь? — Эта мысль была таким же жестоким ударом для него, как и для нее. Он задрожал, раздираемый между болью и яростью, едва способный поверить, что шел на это немыслимое страдание с широко открытыми глазами. Опять. Его снова предали, снова обманули, только на этот раз боль была куда сильнее.