— Так это пари? Да? — усмехнулась Габриэль. — И мне предстоит отстоять честь всего юга, доказав, что южанки вовсе не так никчёмны, как вы о них думаете? Хорошо. Но, а что я получу взамен?

— А что вы хотите взамен, синьорина Элья? — спросил он понизив голос.

Краем глаза она видела как те, кто слышал их разговор, наблюдают и молчат. И ей бы хотелось сказать — хочу, чтоб вы провалились, мессир Форстер! Но это было невыполнимо, и она, пожав плечами, ответила:

— Я ничего не хочу взамен. Удовлетворения будет достаточно.

Она видела, как блеснули глаза Форстера — словно синие искры рассыпались в них, как он чуть прищурившись медленно поднял рюмку, и не отрывая взгляда, произнёс:

— Тогда по рукам, синьорина Миранди — вы научитесь стрелять из ружья, объезжать пастбища верхом и считать овец. И если это случится до праздника середины лета, я искренне извинюсь за свои слова в отношении томных южанок. Хотите, я вон даже надену те рога, что висят на стене, и вы сможете вслух назвать меня «Овечьим королём» хоть… двадцать раз. Как вам такое удовлетворение? — в его глазах плясали озорные огоньки.

— Вполне устроит, — она едва удержалась от улыбки, — раз вы так этого хотите.

…Он никак не может забыть ту шараду? Ну что же, он сам напросился…

— Ну, а если я проиграю? — спросила она.

— А вы уже готовы проиграть?

— Разумеется, не готова! Но раз мы играем честно, то такое вполне возможно. Так чего вы хотите, мессир Форстер, в случае моего проигрыша?

Спросила, а сердце вдруг замерло, едва не остановившись, и кровь бросилась в лицо с удвоенной силой.

…Боже, почему он так смотрит на неё? А если он скажет что-то неподобающее? Да она же со стыда сгорит!

…Или не сгорит…

Вишнёвый ликер смешал всё, отодвинув куда-то вдаль нормы и правила, и она не могла понять, что с ней не так? Она ведь выпила совсем чуть-чуть? Полторы маленьких рюмки…

Так отчего ей стало безразлично, что это может быть неловкий момент? Что с ней вообще происходит?

— А я тоже ничего не хочу взамен, синьорина Элья, — ответил Форстер негромко, огонь в его глазах тут же погас и, откинувшись на спинку стула, он добавил с усмешкой: — Хотя… может, тогда вы останетесь до конца лета в этом доме? Нам не помешает пара умелых рук, не пропадать же зря вашим новым умениям?

— Хорошо. Я всё равно в безвыходной ситуации, и очень удивлюсь, если этот мост починят раньше зимы.

…А может стоило сказать «нет»? Или… какая разница?

— Значит по рукам? — Форстер снова наклонился вперёд.

— По рукам. Но не вздумайте жульничать! — произнесла она, подняв палец.

— Жульничать? — левая бровь Форстера взметнулась вверх.

— Ну, там — сырой порох или норовистый конь, или вы станете прятать пересчитанных овец в лесу, вы же понимаете? — ответила она с саркастичной улыбкой.

Форстер рассмеялся от души, встал, поднял рюмку и произнес:

— Обещаю, синьорина Миранди, и даже клянусь, что я не буду жульничать. Я буду самым честным и терпеливым учителем на свете. Я дам вам самый лучший порох из своих запасов и самую смирную кобылу.

— Учителем? Вы? Но…

…Вот это уже совсем ни к чему….

— Ну, разумеется, я. Вдруг вы тоже вздумаете сжульничать, и скажете потом, что я дал вам плохого учителя? — улыбнулся он, не сводя с неё глаз. — Всё по-честному, не так ли? А теперь мы должны за это выпить и скрепить наше пари. Север против юга, синьорина Миранди? — он чуть подмигнул ей и протянул руку. Надеюсь, вы не струсите в последний момент?

— Струшу? Даже не надейтесь! — она встала и подала в ответ свою. — Юг против севера, мессир Форстер!

Его ладонь была большой и горячей, а пожатие слишком… нежным? Рюмки звякнули. Она как-то безразлично подумала о том, что всё это до ужаса неподобающе и возмутительно, и допила свой ликёр, чтобы скрыть остатки смущения…

И это было зря.

Габриэль не знала какое слово к этому подобрать. Просто всё это сильно отличалось от того к чему она привыкла. Отец часто рассказывал про обычаи разных народов, и о тех экспедициях, в которых бывал — она слышала всякое. Но видеть своими глазами ей ничего подобного не приходилось. А вот теперь подумалось, глядя на то, что происходило за этим столом — едва ли это можно назвать дикостью, хотя алертское общество и считает иначе. Но многим ли из них приходилось видеть это собственными глазами?

Она смотрела на этих людей и думала.

…Кто они друг другу? Община? Семья? Клан…

Они все равны, но перед Форстером преклоняются и слушают его, словно стая слушает вожака. И было в этом что-то очень своеобразное и… тёплое?

— Вас всё это удивляет, синьорина Миранди? — из размышлений её вырвал голос Форстера.

— Удивляет? Нет, нисколько, — ответила она вежливо, надеясь, что Форстер не станет упорствовать с расспросами.

Но он, разумеется, стал.

— Почему же? Разве то, что вы видите, не подтверждает, что все гроу — дикари? Или наоборот — не подтверждает? — он сидел, откинувшись на стуле и глядя на неё чуть с прищуром.

Синьор Миранди вышел, и теперь ничего не мешало Форстеру говорить с Габриэль так, чтобы им никто не мешал.

— А какой ответ вы хотите услышать, мессир Форстер? — спросила Габриэль, вскинув голову.

Он не отстанет. Глупо было надеяться, что этот ужин закончится мирно. Жаль, что она не ушла раньше.

— Честный, разумеется, синьорина Миранди, — чуть усмехнулся Форстер.

— Хм. Честный? Ну, тогда, на мой взгляд, увиденное подтверждает, что не все гроу дикари, мессир Форстер, а только некоторые. Единицы, я бы сказала.

Она посмотрела на него очень выразительно, словно говоря: «Вы мессир Форстер и есть дикарь из дикарей»! Потому что воспитанные люди не задают таких провокационных вопросов гостям, если это действительно… просто гости.

Форстер рассмеялся коротко, наклонился вперёд, чтобы лучше видеть её лицо, и поставив локти на стол, переплёл пальцы.

— Так я, по-вашему, дикарь? — его глаза впились в Габриэль цепко.

— Ну, это вы мне скажите. Только честно, разумеется. Так вы дикарь? — парировала она в ответ.

— Честно, синьорина Миранди? Ну что же, я бы сказал, что всё познаётся в сравнении. Так что, смотря с кем меня сравнивать. Если с томными бездельниками-южанами, то я, разумеется, дикарь. А если нет?

— По-вашему, все южане — томные бездельники? Не слишком ли ограниченно вы судите? — спросила она, глядя на него внимательно.

— Сужу по тому, что видел, синьорина Габриэль. Они встают позже солнца, охают и вздыхают, предаются соблюдению приличий и церемоний, блюдут этикет, и носят собак в сумочках. Всё, что их заботит, это то, как сочетаются ленты на поясе и шляпке, — Форстер прищурился, и видно было, как усиленно он пытается сдержать улыбку. — А ты что думаешь, Ханна?