— Говорят, — тихо сказал ткот, мечтательно закрыв глаза, — что все миры вселенной это лишь отзвук… Далекое эхо той песни, которая называется городом тысячи зеркал. Тот мир, в который я тебя зову — единственный настоящий и неподдельный. Поэтому там все, как в первый раз. Шоколад, например, можно есть хоть тысячу раз и в тысячу первый его вкус будет таким же, каким он был, когда ты впервые его попробовал. В долине Ваа царит вечная весна, в горах Имбраи лежит пушистый снег для тех, кто любит зиму, летний бриз освежает на берегах Бесконечного океана и осенние листья кружат на ветру в Изначальном лесу. Там каждый найдет для себя место, именно то, которое будет ему по душе.

— Если мы застрянем здесь, — меланхолично произнес Элемрос, — сможешь устроиться в рекламное агентство.

Ткот расхохотался и ткнул Элемроса лапой в бок.

Элемрос молча приподнялся и окинул взглядом горизонт, где опаловое море смешалось с дымчато-голубым небом. Где-то там, далеко-далеко у самого края мира чья-то белоснежная яхта горделиво несла свой парус, а крики чаек аккомпанировали шуму лениво набегающих на берег волн.

— Скажи, — не очень внятно спросил Элемрос, обхватывая колени руками и утыкая в них подбородок, — если вдруг ты не сможешь вернуться и останешься здесь, это действительно так плохо? Я вот только сейчас понял, что в твоей аналогии с сошедшим с рельс вагоном что-то не складывается. Мелли и Гриф тоже не попали в город тысячи зеркал, однако конца света не произошло.

— Без обид, — лениво сказал ткот, — но мир этот хоть и выглядит сейчас достаточно умиротворенно, но он точно не такой, каким кажется. Ты и сам это знаешь.

— Он не идеален, — Элемрос прищурился, избегая очередного солнечного зайца, — но не всем же мирам быть раем на земле. Тогда твой город тысячи зеркал потерял бы уникальность.

— Извини, что напоминаю, — тихо и виновато сказал ткот, — но судьбу Мелли и Грифа счастливой не назовешь. И потом… как знать, каковы были последствия того, что они не попали в город тысячи зеркал? Мы ведь ничего толком о них не знали.

— Мы даже не знали, кто они такие, — согласился Элемрос. — Только то, что они нам о себе рассказали, а это не одно и то же. Но согласись, это как-то странно. В нашем мире нет магии, а значит подчиняться магическим законам этот мир не может. Это как если уж на луне нет атмосферы, то и дышать там как на Земле не получится. Так с чего здесь все должно идти наперекосяк, если мы не попадем в город тысячи зеркал? С чего трамваю сходить с рельс, если рельсы эти идут там, где надо и трамвай исправен?

— Я не знаю, — тяжело вздохнул ткот. — Мы сейчас пытаемся рассуждать о материях, никем толком не изученных. Как узнать, несчастья, что тут произошли — это из-за нарушения магических законов или просто потому, что какие-то существа решили наказывать тех, кому здесь не место? Где заканчивается воля человека и начинается влияние чего-то или кого-то другого? Думаю, узнать это так же реально, как достичь горизонта.

— Наверное, — согласился Элемрос. — Но ты так и не ответил на мой вопрос.

— Будет ли так плохо, если я тут застряну?

Ткот тяжело вздохнул.

— Больше не путешествовать между мирами, — тихо заговорил он, словно разговаривая с самим собой, — не видеть новые звезды на новых небесах, не быть снова самим собой…

Его голос сорвался.

— Есть одна вещь, которая входит в число самых трудных для понимания, — продолжил он, справившись с волнением — То, что для одного — целый мир, вполне может быть чем-то вроде тюрьмы для другого.

Ткот умолк и было совершенно отчетливо видно, как он пытается сдержаться и не заговорить. Думаю, все догадались, что ему это не удалось.

— Я не понимаю тебя, — выпалил ткот, пристально глядя на Элемроса. — Не понимаю и все тут. Там, — он ткнул лапой куда-то в небо, — волшебный мир, прекрасный сон наяву, все, о чем может мечтать подросток… да что там, подросток, любой человек. А ты ведешь себя словно старичок в юном теле. Нет, нет, извини, я понимаю, не хочешь бросать сестру и все такое, но она взрослый человек, вполне себе самостоятельная женщина и причем без финансовых проблем, так что тебя держит? Почему ты не хочешь отправиться навстречу приключениям?

— Да потому, что люди гибнут, — резко сказал Элемрос, рывком поднимая голову. — Мелли, Гриф… инспектор Шейн жив, но серьезно пострадал и неизвестно, оправится ли он. Твои приключения — это…это…сахар. Вот именно, сахар. Он сладкий и вкусный, но начни есть его без всякой меры и заработаешь диабет. Даже не так! Приключения, это яд. Яд, который в микродозе способен вылечить, но тут у нас не микродоза, а целый ушат яда и причем такого, который убивает не только того идиота, который этот яд выпьет.

Элемрос откинулся на спину тяжело дыша

— Я пойду с тобой не только потому, что ты мне нравишься, — проворчал он после недолгого молчания. — Я хочу и, самое важное, пообещал помочь тебе, но кроме того, я хочу обезопасить от последствий моих приключений людей вокруг.

— Извини, — тихо сказал ткот, потупив голову и копаясь передней лапой в песке. — Я и сам понимаю, что мой приход в этот мир не принес ничего хорошего.

— Опять извиняешься, — поморщился Элемрос, касаясь висящего на груди фатумлимора. — Ты ни в чем не виноват. Как я понял, на зов этой штуки ты не можешь не откликнуться.

— Не совсем так, — спокойно сказал ткот. — Я могу не откликнуться на зов камня судьбы. Как врач может отказаться спасти пациента, а пожарный войти в горящий дом. И знаешь, сколько таких врачей и пожарных было среди нас, за всю тысячелетнюю историю бастерий? Ни одного… Так что в каком-то смысле мы действительно не можем отказаться прийти на зов фатумлимора, но только это не инстинкт, это наш выбор.

Они еще немного помолчали, пока ткот окончательно не вернул себе обычное взбалмошное состояние духа.

— Значит говоришь, я тебе нравлюсь, — застенчиво и театрально хлопая ресницами сказал он. — А нравлюсь как: чисто внешне или как личность?