– Надеюсь, не об отце?

– В некотором роде. Я боюсь, что он попал в беду.

Она нахмурилась.

– В беду? Какую еще беду?

– Я не могу с вами разговаривать здесь. Вы могли бы поехать со мной в полицейский участок?

Она воззрилась на него, не веря своим ушам.

– В полицейский участок?

Гордон подозвал стоящего в стороне служителя.

– Принесите плащ мисс Левингру, – приказал он.

Через несколько минут они вместе вышли из театра и сели в ожидавшую их машину.

Часы пробили двенадцать, когда мистер Левингру с трудом поднялся с кресла и потянулся, разминая затекшие члены. Хайнрих ушел часа три назад. И как раз вовремя, чтобы успеть на последний поезд на континент, куда он сбежал, не запасшись даже носовым платком. Не подозревая о его дезертирстве, мистер Левингру уже собрался отправиться наверх в спальню, как вдруг дом сотрясли громогласные удары в дверь.

– Посмотрите, кто это, – зло проворчал он, повернувшись к лакею, и стал ждать.

Когда дверь отварилась, он увидел коренастую фигуру полицейского инспектора.

– Левингру? – спросил блюститель закона.

Мистер Левингру вышел вперед.

– Это я, – сказал он.

Инспектор прошел в холл.

– Прошу вас пройти со мной в полицейский участок. – Это было произнесено грубовато-официальным тоном, и Левингру впервые в жизни почувствовал холодные объятия ужаса.

– В полицейский участок? Но зачем?

– Это я вам объясню на месте.

– Безобразие! – опомнился толстяк. – Я сначала позвоню своим адвокатам.

– Вы не хотите идти тихо?

Прозвучало это настолько угрожающе, что Жюль сразу же сделался послушным, как овца.

– Хорошо, инспектор, я пойду с вами. Но я думаю, что вы делаете очень большую ошибку, и…

Его за локоть вывели из холла, провели по ступеням и усадили в стоящую у дома машину.

Это было обычное такси. Шторки на окнах были опущены, к тому же, когда мистер Левингру оказался в салоне, выяснилось, что он здесь не единственный пассажир. На сиденьях лицом к нему уже сидели двое мужчин. Полицейский же занял место рядом с ним.

Куда ехала машина, он не мог определить. Прошло пять минут, десять… Полицейский участок наверняка должен быть где-то ближе. Он задал вопрос.

– Могу вас успокоить, – произнес спокойный голос. – Вы едете не в участок.

– Тогда куда же меня везут?

– Увидите, – загадочно ответил голос.

Прошел почти час, прежде чем автомобиль остановился у темного дома, и властный «инспектор» коротко приказал выходить. Дом казался заброшенным: коридор его был завален мусором и какой-то покрытой пылью старой рухлядью. Мистера Левингру провели по каменным ступеням в подвал, там открыли железную дверь и толкнули его внутрь.

Едва он вошел, на стене тускло загорелась электрическая лампочка и стало видно, что представляло собой это помещение: небольшая комната с бетонными стенами, кровать, в дальнем конце – приоткрытая дверь, как ему сказали, в уборную. Но не это больше всего испугало мистера Левингру. Сердце его сжалось от ужаса, когда он увидел, что двое мужчин, которые привели его сюда, были в масках. Давешнего инспектора рядом с ними не было, и Жюль, как ни старался, не мог вспомнить, как он выглядел.

– Вы останетесь здесь, и будете вести себя тихо. Не думайте, что вас кто-то хватится.

– Но… моя дочь! – в страхе пробормотал Левингру.

– Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется с неким мистером Гордоном в Аргентину… Как дочери других людей.

Левингру остолбенел, потом сделал один шаг вперед и как подкошенный рухнул без чувств на бетонный пол.

Прошло шестнадцать дней, шестнадцать дней сплошного кошмара для наполовину обезумевшего человека, который, истошно крича, метался по своей камере, пока не падал, обессилев и чуть дыша, на кровать. И каждое утро к нему приходил человек в маске, чтобы поведать о том, какая судьба ждет его дочь, чтобы подробно описать заведение в Антофагасте[61], уготованное для Валери Левингру, чтобы показать фотографии владельца этого заведения… самого грязного из городских борделей.

– Чудовища! Чудовища! – кричал Левингру, бросаясь к двери, но его ловили и бросали обратно в камеру на кровать.

Потом, это было на восемнадцатое утро, трое мужчин в масках вошли в его камеру и сообщили, что его дочь приступила к выполнению обязанностей танцовщицы…

Жюль Левингру всю ночь пролежал в углу камеры, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Они пришли к нему рано утром и сделали подкожный укол. Проснувшись, он подумал, что все еще видит сон, потому что находился у себя дома в гостиной. Под покровом ночи сюда его принесли трое в масках.

Неожиданно в комнату вошел лакей и тут же выронил из рук поднос.

– Господи, откуда вы взялись, сэр? – пролепетал он.

Левингру не мог говорить, он лишь покачал головой.

– А мы думали, вы в Германии, сэр.

Потом, прочистив сухое горло, Жюль прохрипел:

– Что известно… о мисс Валери?

– Мисс Валери, сэр? – этот вопрос, похоже, еще больше озадачил лакея. – Она наверху, сэр. Должно быть, спит. Она немного беспокоилась в тот вечер, когда вернулась домой и не застала вас. Но потом, когда получила письмо, в котором вы сообщали, что вам срочно понадобилось ехать за границу, разумеется, успокоилась.

Лакей с нескрываемым удивлением продолжал осматривать хозяина. Что-то было не так. Жюль неуверенно поднялся на ноги и подошел к зеркалу. Его волосы и отросшая борода были совершенно седыми.

Пошатываясь, он подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал бланки для заграничных телеграмм.

– Вызовите посыльного, – хриплым и дрожащим голосом сказал он. – Мне нужно отправить четырнадцать каблограмм в Южную Америку.

Мужчине, которого Раймон Пуаккар проводил в гостиную к Манфреду, было, по всей видимости, под шестьдесят, но он был аккуратен и подтянут. Добротный костюм сидел на нем безупречно, а осанка и манера держаться выдавали в посетителе бывшего военного. «Отставной генерал», – подумал Манфред, но в человеке этом он разглядел и нечто большее, чем то, о чем говорила его наружность. Этот человек был сломлен. На лице его застыло какое-то трудноопределимое выражение, затаенная мука, которую самый проницательный из троицы благочестивых заметил с первого взгляда.

– Меня зовут Поул. Генерал-майор сэр Чарлз Поул, – представился гость, когда Пуаккар поставил рядом с ним стул и молча удалился.