— Договорились.

В столовую вошел слуга в ливрее бирюзового и фиолетового цветов, что указывало на его принадлежность к свите графа Шернафила, хозяина нынешнего Созыва.

— Презентационный Комитет, милорд, просит вас прийти.

Когда Авернон встал, его кресло вытянуло щупальце, чтобы подобием салфетки вытереть ему рот. Том был удивлен, поскольку его кресло — прочитав на клипсе идентификационное имя — осталось неподвижным.

— Пожелай мне удачи.

— Удачи вам! — Том улыбнулся слегка еретической формулировке: метавекторы Авернона вытесняли концепцию неизбежности Судьбы. — Хотя вы и не нуждаетесь в этих пожеланиях.

— Правильно… А знаешь, они не слишком заинтересованы в исполнителе какой-то одной конкретной работы. Они ищут того, кто будет постоянно выдавать результаты.

— Понятно…

— Увидимся на Большой Ассамблее.

«Но до нее еще пять дней, — подумал Том. — А как они собираются использовать меня?

— Между прочим, — добавил Авернон, — на твоем месте я бы усиленно занимался. — Он повернулся к ожидающему его слуге. — Проводите меня.

* * *

На четвертый день прислали и за Томом.

Тот был не просто утомлен. Его лихорадило так, что он едва мог говорить. Он был до предела напичкан логотропами, чья система фемтоцитов расширила его способности к интеллектуальному прозрению. Таким образом, тысячи дендримеров, хранящих данные, и фазово-пространственных магистралей параллельно сосуществовали в его мозгу.

Информационно-энтропический поток логоса был выстроен как кинестетическое чувство, как проприоцептивный стимул, обладающий даже эмоциональной силой.

Поэтому Том дрожал от перевозбуждения. Тренировочные пробежки — в собственной комнате на небольшом коврике — были краткими, не более пятнадцати минут, но он совершал эти пробежки десять раз в день. И несмотря на это, ему все равно не удавалось сжечь весь накопившийся в крови адреналин, и в его мозгу неустанно крутились логософические построения.

Когда слуга пришел за ним, Том не сразу смог понять, о чем написано в повестке. Поняв, он позволил слуге проводить себя.

По дороге Том почти ничего не замечал вокруг, пока они не подошли к дверям в зал, где заседал комитет. Двери представляли собой широкий медный овал с белой мембраной, которая становилась прозрачной по мере приближения Тома.

И он шагнул внутрь.

* * *

«Вот где проблема общения, — думал он, шагая по холодным каменным плитам. — Как мне продемонстрировать все, что я знаю?

Он остановился перед широким мраморным столом.

Лица трех лордов-академиков, сидящих на стульях под балдахинами, их дрожащие веки и «пристальный взгляд в бесконечность» выдавали логотропический транс.

— Я… э-э… — Том прочистил горло. — Я приветствую вас, милорды…

Люстра, защищенная серым абажуром, проплыла над их головами, и он указал на нее.

— Фотоны, испускаемые этим предметом, отражаются от вашей кожи, а затем попадают на мою сетчатку… Но по мере того, как скорость их движения увеличивается, длительность их жизни укорачивается, изменяясь на фактор (l-v2/c2)1/2. При достижении скорости света срок их жизни равняется нулю… Эти фотоны, это множество, имеет определенный срок жизни, с началом и концом, но не имеет протяженности во времени.

Том движением руки вызвал голографическую копию своих доказательств.

— В старой философии, существовавшей на Земле, это явление было известно, но не оценено по достоинству…

Медленно продираясь сквозь классические представления, Том чувствовал, что лорды начинают скучать и постепенно выпадают из состояния транса.

Они уже ознакомились предварительно с новым подходом Авернона, который показал, как взаимосвязь абсолютных чисел и напряженности работы мю-мозга проявляется в субквантовой матрице Вселенной. Мириады контекстов возникновения новых явлений были взаимосвязаны соответствующими метавекторами…

Том интерпретировал древние теории, тогда как Авернон просто взял и все перевернул с ног на голову.

К тому времени, когда Том подошел к демонстрации своей собственной системы, описывающей ту же самую проблему на метауровне, ему самому уже стало немного скучно, и он преподнес свой подход как некий каприз. Его модель, однажды возникшая в качестве доказательства в его пламенеющем мозгу, теперь казалась каким-то трюком, не имеющим ни особого интереса, ни блеска. Его убедительные, экономичные решения выглядели как случайные результаты.

— И наконец, э-э… это действительно все, — сказал он в заключение.

Наступила тишина. Один из лордов откашлялся, потом сказал:

— Имеете ли вы понятие о тех проблемах, которые вы могли бы исследовать?

— Об одной или двух в области алгоритмов оптической петли и представлений о парадоксах. И… еще я пишу стихи.

— Понятно.

На этот раз молчание затянулось надолго.

— Спасибо за то, что вы меня выслушали.

Другой лорд с ясными глазами под белыми кустистыми бровями поднял руку:

— Я уверен, что выражу мнение всех, если скажу, что выслушать ваше сообщение было честью для нас.

Двое других закивали головами в знак согласия.

— Вы добились многого, принимая во внимание ваше… э-э… происхождение. Отлично, Коркориган.

Это означало, что его отпускают. С упавшим сердцем Том поклонился.

— Благодарю вас, милорды.

«Я провалился», — подумал он обреченно, повернулся и пошел к выходу по холодным блестящим каменным плитам.

* * *

Ожерелье.

Он вспомнил сон…

Нитка жемчуга, сверкающая белизной, на черном бархате.

Космическое ожерелье.

Образ мечты.

Прозрение? Или обман?

Том остановился. Он чувствовал присутствие членов Презентационного Комитета за своей спиной. Будто электрическое поле медленно распространялось по его спине…

Кулак и жеребенок.

Эти три слова молотом застучали в голове.

С бьющимся сердцем Том повернул назад.

— Милорды! — Его голос дрожал. — Существует одна деталь, которую я забыл упомянуть. Могу ли я исправить свой промах?

Последовал обмен суровыми взглядами. Лорд, сидевший в центре, мрачно кивнул:

— Приступайте, молодой человек. Только постарайтесь уложиться в отведенное вам время.

Сейчас необходим контроль дыхания. Как на занятиях в классах маэстро да Сильвы: изменения в физиологическом состоянии запускали изменения в интеллектуальном.