Женщина или девушка стояла к ним вполоборота и то опускала, то поднимала к своему лицу правую руку, как бы вглядываясь куда-то, куда ей было надо. Один раз она переступила на месте, но эта была единственная деталь со смыслом «на дворе не месяц май». Фигура была пропорциональной, но почему-то громадной: метра в три или четыре ростом. Вообще, имелся очень большой соблазн принять все это за раскачивающийся куст с висящей на ней красной тряпкой — ветку качает ветром, вот и… Но мешало слишком большое количество хорошо различимых даже с такой дистанции деталей. Борясь с собой, капитан-лейтенант даже чуть ускорил шаг, и, набычившись, подошел к жуткой фигуре еще чуть ближе, метров еще на тридцать.

— Твою мать…

Сердце колотилось в ритме, который подошел бы для спринтера на финише дистанции, не для топающего по снегу человека в шинели. Глаза слезились от напряжения и порывов холодного ветра, но раз в несколько секунд он вытирал слезы ладонью, смаргивал то, что оставалось, и тогда снова можно было смотреть. Да, женщина в платье, не понять, какого возраста, но, во всяком случае, стройная. Темноволосая, волосы длинные и без прически, какие-то неровные. В руках ничего нет. Подол платья — по колено, тоже неровный или обтрепавшийся от ветра или, например, от цепляния за кусты. Становилось все холоднее и холоднее, с каждой секундой. Еще несколько метров, и он снова остановился: ноги заледенели уже насквозь снизу вверх, а вдыхаемый воздух пропитал холодом всю грудь, так что стало почти невозможно вдохнуть. Курсант что-то неразличимо крикнул сзади, но капитан-лейтенант не разобрал ни слова — так колотило холодной кровью в ушах. Перед глазами все плыло, но детали продолжали быть различимы. Женщина начала оборачиваться. Потом он упал лицом в снег и перестал что-либо понимать.

Позже, почти полные сутки спустя, он попытался провести настоящий психоанализ по отношению к самому себе, сообразить, что все это могло означать. И не сумел — становилось слишком страшно. Вытащивший его курсант Сивый старался не отвечать на его вопросы — только твердо и очень коротко подтвердил, что да, женщина в темно-красном платье была. Стояла по щиколотку в снегу и чего-то ждала. При попытках задавать еще вопросы, рассуждать вслух — перевел разговор на другую тему. При повторной попытке — ушел, найдя себе срочное и очевидное дело. Когда курсант вернулся спустя два десятка минут, капитан-лейтенант задал ему те же самые несколько вопросов, но парень говорить на эту тему твердо отказался. В довольно доходчивых выражениях порекомендовав своему командиру не думать об этом вообще и совсем, больше никогда. Совет не слишком помог. Как у любого нетрусливого мужчины, страх перед собственным безумием оказался для капитан-лейтенанта Дмитриева посильнее всех других страхов. Но для серьезно анализа, способного дать реальные выводы, не хватало деталей, и это пришлось просто бросить. Уже «бросая», он попытался убедить себя в том, что сам виноват — сам себя напугал. Была какая-то женщина, стояла в снегу полуодетая, убежав из города или с самой базы пограничников. От чего именно убежала, вполне можно догадаться. Ей помощь наверняка требовалась, а он себя накрутил, за сердце схватился и упал в обморок, стыд и позор… Но в предчувствия капитан-лейтенант верил, и раз интуиция не пустила его вперед, пусть и воспользовавшись таким странным, непривычным символом, значит, так тому и быть. Может быть, они нарвались бы там на «секрет» в виде пулеметного расчета или пары стрелков, и тогда все. А так они добрались по крайней мере до Ясной Поляны. Хотя и не до той, до которой нужно…

— Ну что, какие есть предложения? — буркнул капитан-лейтенант, без удовольствия оглядывая ребят. За прошедшие дни даже они заросли своей юношеской щетиной, а сам он выглядел еще хуже. И от них воняло: помыться было негде, белье сменить не на что, а серьезно бегать и соответственно потеть приходилось довольно часто. Не было даже примитивных туалетных принадлежностей, отсюда вытекали некоторые конкретные проблемы, но эти, к сожалению, были самыми маленькими из всех имеющихся.

— Пустит нас этот же парнишка всех вместе на полчаса? Раз у него и вода есть, и телевизор работает? Один моется, два телевизор смотрят, потом меняемся.

— Не пустит. Когда я бегом выходил от него, он и так уже весь на нервах был.

— Плохо… Тогда другие варианты здесь ловить не будем. Судя по немецким флагам, перспектив мало. Возражения есть?

Оба не ответили ничего, но вводная была неновая, она уже обсуждалась. Мытье — проблема не самая главная, отсутствие патронов к автомату и их минимум к пистолетам — тоже, пока не припрет. Питьевая вода пока была: напиханный в бутылки чистый снег успевал растаять в салоне машины, этого хватало. Еда, набранная в сожженном ими доме несостоявшегося старосты, уже закончилась. Надо было искать лучше или… Семь бед — один ответ… В 1941 году разговор с людьми, вывесившими немецкие флаги после отхода наших войск и до подхода первых мотоциклистов, был бы коротким.

— Нам нужно двадцать километров до границы и все полтораста до Беларуси через любую из погранзон. Из них по лесам в общей сложности максимум пятнадцать. Мы не проедем и не пройдем, теперь-то это ясно.

— Не пройдем, — как эхо отозвались сразу оба курсанта. Дима — замученным, равнодушным тоном, Роман — чуть более осмысленно.

— В последний раз спрашиваю: какие есть свои предложения? На флоте ведь у нас так — начинают с младшего.

— Нет… Не знаю ничего…

— Действовать здесь.

Капитан-лейтенант улыбнулся. Хорошо быть не одному.

— Предлагаешь играть в партизан? С пистолетами?

— Не играть. — Рома поднял глаза и изобразил на лице улыбку. Он явно видел его насквозь, был доволен увиденным и поэтому проявил редкую вежливость, согласившись выдать развернутый ответ.

— Но прятаться по погребам или мародерствовать, даже прикрываясь благородными порывами… На всех повылезших любителей баварских сосисок, угнетенных прогнившим путинским режимом, у нас не хватит никаких патронов. Нужно начинать делать дело. Попробовали к Полесску, попробовали к юго-востоку, не вышло — совесть чиста. Пора бросать тыкаться и заняться делом. Каким сможем.

Капитан-лейтенант снова посмотрел на второго курсанта, так и стоящего, опустив глаза. Много ли будет от такого толку? Много ли у него шансов не вырубиться окончательно, когда от них потребуется не ползти на 1-й или 2-й передаче и не ждать часами того или сего, а бегать и бить, и снова бегать, еще и еще быстрее и дальше. Под взором БПЛА сверху и от гавканья за спиной.

— Дима, ты готов?

Парень распрямился и чуть согнул губы, изображая улыбку.

— Я давал присягу. Из меня не выйдет терминатора или кого-то, но я готов. Больше бегать я не хочу.

Американские военные выразили крайнюю озабоченность тем, что в городе Армавире на юге России введена в эксплуатацию радиолокационная станция нового поколения. США считают, что Россия таким образам намеревается дестабилизировать баланс стратегических сил в мире, сообщает «The Washington Free Beacon»… Пентагон выражает свою озабоченность тем, что Москва, с одной стороны, призывает США к разоружению, а с другой — активно укрепляет свои границы противоракетными комплексами, пишет «The Washington Free Beacon». Официальные представители вооруженных сил США заявили, что радарная установка и общее увеличение средств обороны России представляет угрозу безопасности Америки и Европы.