Russia Today, 2013 г.

Мы не можем продолжать разоружаться в то время, когда весь остальной мир накапливает вооружения, а некоторые бряцают оружием на наших границах.

Генеральный Секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен

— Ты закончил?

— Еще минуту.

Голова почти не соображала, и минута вряд ли что-то в этом поменяет, но как уж сказалось. Невесело усмехаясь, Николай перечитал последние параграфы написанного. Плохо, совсем плохо. Интерну или даже студенту он поставил бы за подобную писанину три балла. Максимум — четыре «под вопросом», если это не студент, а студентка, особенно симпатичная. Хуже всего, что текст выглядел насквозь фальшивым, как новостная передача Первого канала парой месяцев ранее. Любому взрослому человеку было совершенно ясно, что написанного им не могло быть, что это грязь. После прочтения хотелось плюнуть, и самое печальное, что и ему самому тоже.

Доктор Ляхин ничего не понимал в криптографии и криптологии и получил большую часть наличных сведений об этой непростой науке из тех же источников, что и все остальные: из «Золотого жука» Алана Эдгара По, «Пляшущих человечков» сэра Артура Конан Дойла. И еще, наверное, «Встречи» Виталия Бабенко, найденной в старых родительских номерах «Химии и жизни» и зачитанной до дыр. Ну, и из сетевых обсуждений «Манускрипта Войнич», в который, в зависимости от настроения, то верил, то нет. Поэтому в правдивость переданной ему расшифровки мог не верить, имел на это полное право. Пока не сломал врага трехчасовым задушевным разговором. О фалеристике и метрополитене.

Николаю опять стало стыдно, да так, что просто невмоготу. Ему хотелось порвать исписанные листы, сказать что-нибудь громкое и невежливое и убраться наконец из этого чертова дома. Лучше всего в военкомат, но можно и домой, а в военкомат только потом. Морщась от ощущения гадости где-то внутри себя, он все же машинально дописал несколько слов, выждал секунду или две и размашисто расписался привычной врачебной росписью.

— Все, не могу больше. Ничего не лезет.

— Ну, сколько уж есть. Давай не жмись…

Майор поднялся, отошел от своего стола, принял у него оба листка, аккуратно выровнял их в ладонях и только потом неторопливо направился обратно. Майору было лет 45, он имел лицо пьющего инженера и мягкую походку, сразу заставлявшую вспомнить словосочетание «мастер спорта». Почему-то Николаю в глубине души казалось, что это не совсем майор, но он не сказал по этому поводу ни единого слова: не хотел показаться совсем дураком.

Он отвернулся от громыхнувшего стулом человека, прошел в дальний угол кабинета и налил себе воды из стоящего на своем постаменте кулера. Тот забулькал и заухал, как пленный марсианин. Воды было уже мало, и Николай машинально подумал о том, что кончается уже вообще все. Электричество окончательно кончилось вчера, и теперь кое-кому придется не читать машинопись с экрана или распечатки, а разбирать его отработанный за годы учебы и работы в больницах почерк. Вода в кране еще шла, но уже тонкой струйкой, и понятно, что только холодная. Радио еще было, но лучше бы его не было.

— Я тоже не помню точно, — неожиданно произнес майор вслух довольно громко. — Но про «около 2,5 тысяч долларов» про Ушакова II степени — это ты загнул. Причем как бы раз не в десять. Верно было бы сказать «двадцать пять». Про то, сколько оба морских ордена I степени стоят, я вообще молчу. Ты помнишь эту историю с убийством адмирала Холостякова с женой?..

— Его расстреляли, — довольно грубо ответил Николай.

— Кого?

— Того. Убийцу адмирала. А с этим что будет? Обменяют? Отдадут с извинениями?

Майор ответил не сразу, но в его словах уже немало чего повидавшему в жизни доктору послышалось очень нехорошее. Не просто свинец, а… Его замутило от предчувствия. Сам бы он влепил диверсанту по пуле в щиколотки, потом по одной в колени, потом выше…

Вода чуть не выплеснулась у него изо рта, сразу переполнившегося кислым, и он схватился за шею, давясь.

— Что ты, что ты? — ахал за спиной похожий на инженера офицер, никаким инженером никогда не бывший. — Подавился? Погоди, присядь давай…

Все прошло довольно скоро, но от произошедшего ему стало еще хуже. Стыднее.

— Ладно, ладно, я все вижу. Ты все же посиди, а я дочитаю до конца.

Николай сел. Хотелось согнуться и закрыть лицо ладонями, но он удержался. Странно, но этим микроскопическим достижением ему захотелось гордиться. Итак. Джейсон Эрлих, сотрудник «Corporate Sector Group» финансовой корпорации HSBC. Человек, открывший огонь по людям в наземном вестибюле петербургского метрополитена, на «Удельной», которая на синей ветке. Один из немногочисленных до сих пор пленных, и один из всего нескольких взятых в плен врагов, из не подпадающих под действие международных конвенций. То есть не комбатант, «имеющий определенный и явственно видимый издали отличительный знак» и «открыто носящий оружие». Его звали Фил — то есть, скорее всего, Филипп, — а вот фамилию выяснить пока так и не удалось. Врач, за работой которого Николаю понаблюдать не удалось, пришел к выводу, что применение медикаментозных средств к Джейсону Эрлиху невозможно по каким-то там медицинским причинам. По его собственному разумению, наверняка связанных с накачанностью тяжелораненого стрелка самыми разными препаратами, в том числе крутыми обезболивающими. Собственно поэтому, после нескольких неудачных попыток к допросу столь интересного человека привлекли именно его, тоже врача. Ко вчерашнему дню история с расстрелами автобусов и троллейбусов в нескольких городах России, включая Санкт-Петербург, так и оставалась темной, а раскрыть ее было нужно. Народу требовалось хотя бы чуточку свидетельств работы силовых ведомств, жравших так много денег и забравших себе так много власти на много предвоенных лет подряд. Но актуальность этого вопроса постепенно снижалась: общественный транспорт в городах раньше или позже перестал ходить окончательно, и этого аспекта можно было бояться уже меньше. А с некоторым запозданием начали угасать и «средства массовой информации». Просто так, без каких-то особенных заявлений. После очередных выключений и включений электричества телевизионные экраны просто изображали серо-белую муть, и можно было некоторое время гадать: это они сломались, когда все потемнело, или хуже. Было хуже.

Филипп, на разговоры с которым доктор Ляхин потратил три часа сегодня и в общей сложности часов 10–12 за последние дни, был очень стойким, уверенным в себе человеком. Если бы не то, что он сделал и что готовился сделать, если бы его взяли в плен раненным на поле боя, его можно было даже уважать. Но вот так… Развитое ассоциативное мышление, логические цепочки, привычные для терапевта, специализирующегося на синдромальной диагностике, — все-таки не зря кто-то из начальства сунул в это дело его, врача. И хороший английский язык. Бессмысленный разговор с лежащим в полуотключке на своей койке раненым врагом, почти монолог, через много часов после своего начала дал «попадание», которое Николай ухватил за хвост и начал вытягивать, как тащат червя ришту из хирургической раны. Ему приходилось делать так почти сотни раз, и он в принципе знал, как вести себя с больными, когда чувствуешь, что «вот оно».